Фотограф Александр Кременицкий: «Мне нужно всего лишь 50 хороших фото. Для некролога»
С Александром мы встречаемся в одном из узнаваемых баров в центре. Я заказываю кофе (и его делают ровно таким, как мне нравится, с упругой пенкой и лёгкой горчинкой), он заказывает пиво и сообщает, что слава ему совсем не нужна. Можно сказать, что с Сашей мы знакомы давно, но поверхностно. Я часто беру на сайт его фотографии, причём те, что мне нравятся по-настоящему, для новостного сайта – неформат. Они достаточно жёсткие. И ёмкие. И в меру минималистичные. И очень образные.
Мы встречаемся в разгар зимы, чтобы порассуждать о депрессии, чернухе, унынии, кризисе жанра ну и вообще… Однако получается совсем другой разговор – о творчестве, непонимании, одиночестве, любви и сиюминутном счастье.
«Я хотел войти в «клуб 27», но… не вошёл. И вот мне уже 31»
— Будем говорить об искусстве, кризисе и мрачных фотках. Что тебя вдохновляет? Когда рука сама тянется за фотоаппаратом?
— Для меня фотография – это самое доступное средство для творчества. Доступное в том плане, что начать может каждый, было бы желание. Потребность оставить после себя хоть что-то полезное для человека, наверное, и толкает к действиям. Я хочу зафиксировать те моменты, которые, возможно, будут интересны нашим потомкам через сто лет – своей непосредственностью, естественностью. Они интересны с точки зрения отражения сегодняшней эпохи. Я готов к тому, что при моей жизни большинство моих снимков никто не заметит. Но с течением времени это будет важно – своеобразная летопись в фотографии. Отдельно я собираю портреты людей, с которыми знаком, дружу, работаю, кого-то просто случайно увидел, с кем-то позавчера познакомился… Планирую сфотографировать максимальное количество лиц и, наверное, этот архив сможет дать представление о моих современниках. Может, в этом не будет культурной ценности, это будет просто любопытно кому-то.
— Тебе 29 сейчас?
— Нет, мне уже 31.
— Но всё равно 27 уже пережил…
— Да, я как раз в 27 лет думал: о, а вдруг я войду в «клуб 27», круто! А потом понял, что для этого надо иметь хоть какую-то гениальность, а у меня её нет, и не вошёл… Конечно, я вдохновляюсь творчеством Башлачёва, Янки, Цоя, Курта Кобейна. У меня почти половина рабочего времени проходит под «Нирвану», иначе работать сложновато, мне для работы нужен динамический треш. В целом, мне нравится качественная музыка. Люблю джаз первой половины 20 века – Фрэнка Синатру, Дюка Эллингтона. Это уже не для работы, а для медленных покатушек по ночному городу и домашнего времяпрепровождения. Могу и электронную музыку послушать, если хорошая подворачивается, и даже рейв. А когда не хочется работать, а надо, чтобы выжить, подходит какой-нибудь бешеный трешачок.
«Группа «Руки вверх» до сих пор – в неокрепших ушах. И респект им за это»
— А что бы ты никогда не стал слушать?
— Мне как-то недавно, чуть ли не на слабо, подсунули Басту. Я решил отключиться от личных предрассудков и послушать, я вслушивался в содержание, пытался распознать, как текст устроен. Честно, после Башлачёва воспринимается скучно. Представь, башлачёвские строки и тут такое «раз, два, три, четыре, мы одни в квартире»… Но ведь есть и современная хорошая поэзия, есть Родион Лубенский (лидер «алко-шансон-гламур-панк-группы» «Голос Омерики» — прим. ред.), который пишет на русском языке – и стихи у него прикольные получаются. А Баста – это примитивный слог, примитивная рифма, и я не верю, когда мне говорят: вау, как круто!
— Меня как-то случайно занесло на концерт Басты, я живу рядом с площадкой, где он выступал. Там же действительно набился целый ледовый дворец…
— Когда ты всю жизнь кушаешь макарошки без соли, тебе начинает казаться, что это вкусно, а о том, что где-то шашлычок дают, ты не знаешь. Но я сам готов себе противоречить. Ведь Башлачёв – это искусство, значит, он не для всех. А это всё массовая культура, порождённая жаждой денег. Я, например, в этом отношении очень уважаю группу «Руки вверх», они в 1990-е создали просто величайший продукт. Кстати, Шнуров начал выступать в это же время, но в 2001 году про него знали единицы, а «Крошку мою» все пели наизусть. С точки зрения финансовой политики, маркетинга, пиара «Руки вверх» были круче. Шнуров тогда не гонялся за деньгами, он рубил своё музло. И до сих пор, когда Сергей Жуков мелькает в каких-то проектах, я выражаю ему респект. То, что они смогли сделать тогда, до сих пор сидит в неокрепших ушах, и это, на мой взгляд, нормально. Серёжа Шнуров к осознанию того, как зарабатывать, пришёл намного позже, а «Руки вверх» сразу начали с коммерции, я именно этим восхищаюсь.
— В начале 2000-х в лагере у костра я услышал сложные песни, где упоминались разные исторические явления, личности, литературные термины… Я был ещё подростком, мне было сложно понять смысл, но песни запали, в тот момент я обчитался анархической литературой. Я знал всё про анархистов 20 века, услышал что-то похожее — и так открыл для себя старые альбомы «Гражданской обороны». Под вуалью абсурда проскальзывали глубокие мысли и тогда они наводили на меня определённую романтику. В результате, школу я заканчивал с воплями «Убей в себе государство»!
«За всю жизнь я решил набрать 50 хороших снимков. Для некролога»
— А работа дизайнера тебе нравится? Если бы ты мог выбирать – быть художником для души или дизайнером за деньги, ты бы на чём остановился?
— Это разные вещи, потому что для меня дизайн – это не творчество, это заблуждение. Я давно себе разграничил работу и творчество, то, ради чего я живу. Я стараюсь не пускать в работу жизнь и наоборот: поработал, работа закончилась, началась жизнь, их не надо путать. Дизайн – это моя работа, фотография – это хобби, увлечение, образ жизни, но совсем не способ заработать деньги, скорее, способ их потратить.
— Какой у тебя фотоаппарат?
— Sony. Я практически 10 лет, почти всю сознательную жизнь, на него снимаю. По сути, какой фотоаппарат – не важно. Какая разница, какая гитара у музыканта, если он делает на ней говно? Содержательной части я придаю больше значения, чем технической, перечисление, какие у тебя диафрагмы и так далее – это нужно, но не первостепенно. Гораздо важнее – что ты снял, зачем, какой смысл это несёт.
— Есть у тебя какая-то фотография или серия фотографий, которой ты гордишься?
— Нет. Мне кажется, я ещё не сделал ни одной фотографии, которой мог бы по-настоящему гордиться. Это извечная проблема. Я сам решил, что за свою жизнь должен набрать хотя бы 50 фотографий, которые могли бы добавить в мой некролог, но не выходит. Пока нет даже первого снимка в эту коллекцию.
«Я так люблю водить машину, что часто просто езжу кругами по городу»
— Я знаю, что ты неравнодушен к автомобилям…
— У меня с детства какая-то припадочная любовь к четырёхколёсной технике, но не сказать, что я падок на всё подряд. Очень сильно будоражит процесс управления автомобилем, и если машина мне не интересна в управлении, то такая техника не вызывает у меня эмоций. А вот те тачки, в которые садишься, едешь, и тебя сразу выворачивает наизнанку от удовольствия, это мне интересно. Как таковая машина мне не нужна, мне некуда ездить, но не водить машину для меня – каторга. Я могу кататься по городу, ездить кругами, возить собаку погулять куда-нибудь на берег речки, но если у меня отберут права, я засохну, как цветок без полива. У меня старые «Жигули» 1973 года, это дикий автомобиль по меркам современного водителя. Там много нет – парктроника, кондиционера, нет фонаря заднего хода, нет правого зеркала, усилителя тормозов, ни хрена в ней нет!
— Это было не предусмотрено тогда? Даже правое зеркало?
— Его в природе не существует, его никто не разрабатывал для этой модели «Жигулей». Хорошо ещё, что левое появилось. Но те эмоции, которые выдаёт эта машина, когда ты на ней выезжаешь, не сравнимы ни с одним пластиковым кредитным «стаканчиком»! Этой машине 45 лет, но она сама может пройти техосмотр, полностью исправна, есть небольшие дефекты, но это ерунда… «Жигули» мне достались в 2008 году от деда, я на них до сих пор езжу и отказываться не собираюсь. Вторая машина у меня посовременней, Honda конца 1990-х, и по сравнению со старыми «Жигулями» это космический корабль с таким же управлением! Немножко другое вождение, другие эмоции и впечатления. Хотелось бы ещё штук 6-7 в коллекцию. Я бы приобрёл, но мне некуда их поставить.
«Хочу пару доберманов и личный пруд»
— Ещё что хочется?
— Ещё хочу второго добермана завести, но проблема в том, что у меня пока и первого-то нет (улыбается). Есть такса, но это «пробник» добермана. А парочку доберманов я бы завёл. Я бы хотел собственный пруд… Одним словом, устану перечислять, чего бы я хотел от жизни.
— Что тебя раздражает?
— Всё! Абсолютно. Меня вообще весь мир раздражает как таковой. Конечно, можно сказать, что это пессимизм. Я не думаю, что эта жизнь какая-то красивая, удобная, ты постоянно испытываешь дискомфорт и только какую-то ничтожную часть времени находишься в приятных для себя условиях. Наша жизнь — стресс, к которому мы привыкаем. Подумай, мы же не выходим из суровых условий! Может быть, где-то в Майями или на побережье Средиземного моря у всех всё хорошо, или итальяшки мотаются по своим виноградникам, и их жизнь прекрасна, над ними светит яркое солнце… Я там не жил, не могу сказать, я только в кино видел! А здесь летом тебя обдаёт пылью, зимой на тебя сыплется снег, пальцы замерзают, ноги мокнут… Это не повод для нытья, это реальность. Я отражаю её в своих фотографиях, пытаюсь снять то, что происходит вокруг, без прикрас. Хотя люди почему-то это называют депрессивной фотографией.
— Скажи, есть ли у тебя кумиры? Я знаю, что Владимир Ильич Ленин для тебя – важная личность…
— А это не кумир вовсе. Я не поддерживаю политическую сторону Ильича и не противостою ей. По-моему, это просто человек, который оказался в нужное время и в нужном месте. Оценивать его лидерские качества у меня, наверное, нет права. Меня же не было в тот момент. Но то, что это исторически важная фигура, – факт, от которого не убежишь. И то, что эта фигура имеет прямое отношение к нашему городу, — это золотая жила для развития регионального туризма, «золотая антилопа», которую мы не доим. Ведь даже спустя 100 лет после революции Ильич пугает, многие его боятся, хотя не могут объяснить, почему. Может, это генетический страх. Но он очень интересен. Один раз, где-то в 2006 году, я в Москве случайно разговорился с корейцем. Когда я ему объяснил, что приехал с родины Ленина, он чуть ли не ламбаду от счастья начал танцевать. Он разговаривал с человеком, который приехал с родины Ленина! Для него это было счастье. Мне кажется, даже корейцы знают больше о нашей истории, чем мы сами.
— В 2017 году тебе даже удалось создать образ вождя. Зачем это нужно было?
— Это был просто праздник, в нём особого смысла не было. Костюм готовился долго и к определённой дате – столетию революции. Мы подбирали все аксессуары, продумывали, как бы он мог выглядеть, что бы мог носить. Больше я переодеваться не готов – у меня потребности в популярности никакой нет.
«Люблю бывать там, где никого нет»
— Ты же любишь путешествовать. Где твои любимые места?
— По сути, таких мест очень много: чем интереснее местность и чем меньше людей, тем чаще я посещаю это место. Люблю просто пройтись по ровному полю, по первому снегу. Мне нравится осенью мотаться по волжским берегам, когда уходит вода и появляется возможность походить по берегу, там, где летом не доберёшься. Серые осенние пейзажи меня очень радуют, я и в них вижу особую красоту. Это зависит от восприятия, ведь для кого-то -7 градусов, как сегодня, — уже дикий мороз, для меня -30 – это самое время отправиться в лес.
— Потому что там точно никого не будет?
— Нет, чем хуже погода, тем больше вероятность сделать хороший снимок. Пусть даже камера при этом сломается.
Фото Александра Кременицкого
