Без прав, но с барьерами. Егор Озерцов о чиновниках, тротуарах и возможностях инвалидов
Егор Озерцов написал мне после выхода интервью с Мариной Чижовой. Я о нём раньше слышала, но лично была не знакома. Да и проблематично это было — ведь колясочник в Ульяновске очень часто «заперт» в своей квартире. Конечно, не у всех она такая, как у Егора, — просторная, светлая и в центре. Но эта квартира — главное достояние семьи Озерцовых. Как считает его мама, Ольга Юрьевна, кто может ходить, тратит деньги на путешествия, развлечения и яркие впечатления, кто не может — приспосабливает жилье, потому что колясочнику особые условия для жизни просто необходимы, ведь узкие проёмы, отсутствие лифта или пандуса могут сделать и без того маломобильного человека совсем «невыездным».
С Егором, которому сейчас 34 года, мы говорим о том, что его волнует и о чём не всегда говорят такие же, как он: о чиновничьем беспределе, о невозможности добиться исполнения закона, о том, что между словами «инвалид» и «бесправный» давно пора ставить знак равенства… И ещё о том, что в каждом человеке всегда теплится надежда на счастье.
«Губернатор обещает, но проблема не решается»
— Я знаю, что вы занимаетесь проблемой доступной среды в Ульяновске давно. Что происходит сейчас, сдвигается ли что-то в лучшую сторону, в худшую сторону?
— Всё упирается в человеческий фактор. Вот живёт некий Озерцов на улице Федерации. Может ли чиновник сделать безбарьерную среду – тротуар до поликлиники, до спортивного клуба, до магазина, до парка? В принципе, наверное, может, но пока так получается, что если из Москвы какую-то указявку не пришлют, местные чиновники ничего не сделают. В Москве, например, более строгие нормы: условно, к 2019 году доступность разных объектов для инвалидов должна составлять 80%, к 2020 – 85-90%. И эти требования постепенно ужесточают, к какому-то году доступность должна стать стопроцентной. Когда сверху приходит требование, в Ульяновске что-то начинают делать, но делают «в общем» – не там, где живёт инвалид и где ему нужно дойти до какого-то объекта, а там, где это проще выполнить. Просто для статистики! С 2005 года в российском законодательстве прописаны требования по доступности объектов – в федеральном законе о социальной защите инвалидов РФ, в градостроительном кодексе, в техническом регламенте о безопасности зданий и сооружений. Есть постановление правительства, которое регламентирует разработку проектной документации, где должен быть раздел, посвященный беспрепятственному доступу инвалидов во все объекты. Должны быть и визуальные схемы – как пройти, как не встретить препятствие, — и текстовые версии. Например, угол наклона пандуса не может быть запроектирован 12 процентов, если по нормативу угол должен быть 8 процентов. Это постановление правительства, где регламентируются требования, существует с 2007 года. Казалось бы, с того времени ситуация должна меняться. Но нет. Наш дом сдали после того, как Москва скинула в регионы указание – делайте дома доступными для инвалидов, однако в нём из четырёх подъездов доступный только один.
— Пандус, как я понимаю, в нём сделали для вас?
— Что вы, мы специально продали свою квартиру и вложились в новостройку на стадии фундамента, потому что здесь в доме был запроектирован большой лифт и двускатный пологий пандус у подъезда. Почти 2 года, пока шло строительство, мама ходила на стройку и вместе с рабочими делала перепланировку, увеличивала дверные проемы, ванную, коридоры, чтобы можно было проехать на коляске. И что же? Когда дом уже достроили, выяснилось, что сделали вместо пандуса у подъезда метровую гору. Это экстремально. И потом я долго-долго судился – в прокуратуру обращался, в Госстройнадзор, к губернатору, все круги ада прошёл, и какой результат? Чтобы привести всё в надлежащий вид, всё равно пришлось обращаться в суд.
И вопрос ещё в чём: есть закон, есть чиновник, но это всё в Ульяновске не работает. Если я, например, обращаюсь к губернатору лично, в глаза ему смотрю, говорю: Сергей Иванович, вот такая ситуация, дом сдали без пандуса. Он мне отвечает: да, решим, конечно же, такие вопросы не должны оставаться без внимания. Но приём заканчивается, и через два месяца приходят… отписки из всех ведомств. В других регионах совершенно по-другому, если там губернатор принимает человека лично и держит вопрос на контроле, никакому чиновнику комитета архитектуры и градостроительства или министерства строительства не придет в голову слать отписки и игнорировать решение вопроса. А у нас такое в порядке вещей.
Я помню, лет 5-6 назад проходил какой-то социальный форум в Ульяновске. На него приехали специалисты со всей России, которые занимаются социальными проблемами. Там были участники из Петербурга, и они рассказывали, что у них давно существует электронная программа, куда вбиты все дома, их характеристики прописаны, поэтому им достаточно легко контролировать изменения в доступной среде. Но это Петербург – культурная столица, там и человеческие отношения другие. У нас в Поволжье Саратов был пилотной площадкой года два назад: им выделили 300 млн рублей, но тоже, как говорят, за это время намного лучше не стало. Потому что в целом пока нет человеческого отношения к нам.
— Тем не менее, как я помню, несколько лет назад в регионе много говорилось про создание этой самой безбарьерной среды. Вы активно участвовали в этом. Что-то тогда удалось сделать?
— Сделали немного: купили амбулифт в аэропорт имени Н.М. Карамзина. И то это просто совпало – аэропорт долго был на ремонте, после этого нужно было сделать что-то необычное, чтобы в прессу попало, и появилась договорённость с «Аэрофлотом». А у «Аэрофлота» есть требование – посадка инвалидов с помощью амбулифта. То есть, по сути, это было сделано не из-за того, что инвалиды из Ульяновска не могут цивилизованно попасть в самолёт. С одной стороны, полупобеда, инвалиды могут безопасно попасть в самолёт. А с другой стороны, просто выполнение обязательств.
«Чиновникам одинаково на всех наплевать»
— А что с разными учреждениями: вы можете попасть в поликлинику, в магазин?
— Опять же, я не могу говорить за все объекты. Но взять, например, стоматологическую поликлинику на улице Кузнецова. Там поставили подъёмник, потому что есть ступеньки внутри здания. Там старый проект, очень тесно, лично я на своей коляске смог только задом въехать, и то после переделки. А иначе там просто нет места. Всё-таки сейчас есть варианты других подъёмников, но они более дорогие. У нас к решению таких проблем подходят просто: установим подъёмник. А то, что им пользоваться нельзя, это никого не интересует. И, к сожалению, такое происходит везде.
— А зимой и в начале весны, когда всё завалено снегом, вы не можете выйти из дома совсем?
— Очень многое зависит от погоды. Когда наст жёсткий, я могу и в декабре, и в марте выезжать на улицу. А когда снег рыхлый, только выпал, это препятствие. В прошлом году, в связи с выборами президента, небольшая история приключилась. Казалось бы, все знают: выборы – очистите тротуары, проход к участкам. Это важно не только для маломобильных, кто сталкивается с проблемой передвижения, а для всех. В ночь перед выборами город завалило снегом, но ни одного дворника в день выборов на улице не было видно. Где логика? Это не про то, что дискриминирует инвалидов. Чиновникам одинаково на всех наплевать. Мне, кстати, после переписки о доступности избирательных участков ответило областное правительство, что Министерством финансов подготовлен приказ, чтобы закупить переносные пандусы для избирательных участков. Я потом даже в прокуратуру писал: это странно, что есть объект, принадлежащий частнику, который в соответствии с тремя федеральными законами обязан самостоятельно за свой счет обеспечить доступ. У нас же, после того, как проблема всплыла, не частника обязали создать условия для инвалидов (кстати, у соцзащиты есть возможность и выписать штраф по статье «Уклонение от исполнения требований доступности для инвалидов», и выдать предписание об устранении нарушения), а заложили деньги в бюджете, чтобы как-то покрыть нарушения собственников.
«У меня пенсия – 12,5 тысяч рублей. Другого дохода нет»
— Вы целенаправленно занимаетесь законодательством. Это ваша работа?
— Нет, я не работаю. Марина Чижова, к примеру, может работать, потому что, кроме того, что она не ходит, ничем от обычных людей не отличается. У меня есть проблемы со здоровьем, которые не позволяют работать 8 часов в сутки. В нашей стране такого нет: ты инвалид, давай мы тебе дадим зарплату в 100 тысяч рублей, и ты сможешь делать какой-то минимум. Общий рынок для всех, нет квот, которые были раньше в Советском Союзе, где надо было показывать стопроцентную занятость. И дополнительное финансирование в то время на инвалидов выделялось. Я на инвалидности 20 лет – в 1998 году травму получил – и я в этой теме разбираюсь. В советское время финансирование выделялось для создания специальных предприятий – для слепых, глухих. Это делалось искусственно. Сейчас, в принципе, для здоровых работы мало, а думать, как для инвалидов создавать предприятия, очень расточительно. Получается, что здоровый человек сможет сделать в 10 раз больше, чем я, а платить одинаково нет смысла, и я это понимаю.
— Источник дохода у вас – пенсия? И, наверное, её не хватает.
— Всё познается в сравнении. Есть сайт, где люди рассказывают, как живут инвалиды в Европе. Там пенсий по инвалидности вообще нет, если ты не работаешь и у тебя нет источника дохода, тебе просто платят определённый минимум, чтобы покрыть необходимые нужды. И это общие законы для всех, там нет разделения на инвалидов и неинвалидов.
— То есть в России лучше получается?
— У меня пенсия 12500 рублей и плюс 3500 – ЕДВ (ежемесячная денежная выплата — прим. ред.), различные льготы в виде оплаты лекарств, телефона и т. д. У моей мамы на тысячу больше пенсия, хоть у неё стаж – 35 лет. В среднем по стране у нас пенсия 13 или 14 тысяч рублей. Хуже ли живут инвалиды, чем остальные пенсионеры России, это ещё вопрос…
— Но ведь объективно на 12,5 тысяч невозможно сейчас прожить!
— Да, невозможно, хорошо, что живу не один, и конечно помогают родственники. Если бы инвалиду не приходилось каждый раз покупать то, на что он имеет право, — качественную коляску, качественные препараты, — было бы легче.
— Коляска сколько стоит? Мне Марина Чижова говорила, что это более 100 тысяч…
— У Марины – активная коляска, это совершенно другой вид коляски, не такой, как у меня. Я сейчас нахожусь на коляске, которая стоит 27 тысяч рублей. Но она не активная, по улице на ней ездить неудобно, она тяжёлая. Производится такая коляска в Китае, как и всё остальное, но какие-то детали российские, поэтому условно считается, что произведена в России.
«Пока мы квакаем в своём болоте, ничего не меняется»
— Можно немного про травму поговорить? Как это с вами случилось?
— Мне было 14 лет, я находился в спортивном лагере и неудачно нырнул в бассейн. Там был такой бассейн – неглубокий, как лягушатник. Я нырнул и ударился головой об дно. Я помню, как нахожусь под водой, захлебываюсь, а ни руками, ни ногами пошевелить не могу, сразу парализовало. Четвёртый, пятый, шестой позвонки смялись, произошел ушиб спинного мозга и последствия, травма шейного отдела позвоночника.
— Какой прогноз тогда был?
— С травмами позвоночника никакого прогноза не делают. Никто не знает, будет ли человек ходить или станет инвалидом. Могут быть две идентичных травмы, но человек может через три месяца уйти своими ногами домой, а бывают как я. Нюансов много. Это был 1998 год, я ушёл на домашнее обучение. Сразу после школы в университет поступил, в УлГУ, там мне оценки натягивали, натягивали, помогали однокурсники. Я учился на факультете информационных технологий, но это не моё, у меня всегда с математикой не очень хорошо было. Просто нужно было где-то учиться. Диплом у меня есть, а профессии нет, программировать не получилось.
— А чем вы занимаетесь, как проводите время?
— Я просто живу. Мне, конечно, интересны компьютеры, новые технологии, доступная среда, права инвалидов. Я подписан на все паблики, специализированные сообщества, я всё читаю, изучаю, пытаюсь что-то продвигать сам, но это не всегда успешно, потому что одному это трудно. У нас так происходит, что кто-то где-то какие-то «печеньки» получает, но когда сталкивается с проблемой, молчит. Это очень большая проблема для инвалидного сообщества. Человек может встречаться с губернатором и другими чиновниками, а через некоторое время говорить всем, что ему чего-то не хватает. Я спрашиваю: вы же только что встречались с губернатором, не могли попросить, чтобы он сделал как в других областях, где правительство, например, выделяет 500 тысяч рублей на переезд инвалидов в доступный дом. Мне отвечают: почему мне нужно просить, мне сами должны давать! Какая хорошая позиция. Губернатор – для того, чтобы цветы подарил, а кто-то другой за вас должен решать ваши проблемы? Есть понятие «сменяемость власти». Именно она приводит и к развитию демократии, и к развитию гражданского общества. У нас некоторые инвалиды от того же Морозова и Панчина долгие годы получают помощь, и поэтому они молчат. Уйдёт Морозов, уйдёт Панчин, будет развитие. Пока мы в этом болоте квакаем, иные инвалиды не могут получить даже положенное по закону…
— Но ведь куда-то получается ходить?
— Мне очень нравится наш драматический театр, хочется, чтобы они не увлекались современными постановками, сохранили классический репертуар. Года два назад я посмотрел сразу несколько хороших спектаклей, нам давали приглашения не на премьеры, правда, а на те постановки, которые уже идут. Места для инвалидов в театре не выделены, нам предлагают стоять в проходе, но там широкая зона, там удобно. Вот с ДК «Губернаторский» всё сложнее: по закону, должны быть специальные места для колясочников, чтобы соблюдать наши права и требования пожарной безопасности. Колясочник не должен находиться в проходе, проход всегда должен быть свободным. В «Губернаторском» крайне трудно сделать такие места, а раз трудно, там ничего не делают. Я стою на возвышении сбоку, но мне это не нравится, инвалида как бы выделяют, этого делать нельзя в первую очередь для воспитания детей. Они должны понимать, что если инвалид сидит рядом, он такой же, как все. А так ребёнок с детства понимает: инвалидов всегда ограждают, за заборчик ставят отдельно.
Сергей Морозов: «Я такой ужас испытал, когда не мог сделать ни одного шага»
— Чувствуете ли вы повышенное внимание на улице? Что вас раздражает, что не нравится?
— Я мужчина и я интроверт. Поэтому получается, что я не очень замечаю это. Чем больше инвалиды выходят на улицу, тем меньше на них обращают внимание. И то, я бы не сказал, что в Ульяновске какое-то пренебрежительное отношение к инвалидам. Всё зависит от того, как человек сам себя ведёт. Если я еду на коляске и прошу, чтобы меня пропустили вперёд, люди, конечно, это делают. Ничего необычного. Я настолько глубоко влез в тему отношения к инвалидам, что понимаю: здесь нужны изменения на очень высоком уровне. Что касается, например, решений суда по изменению тротуара в центре Ульяновска. Получается как: есть подрядчик, у которого контракт на ремонт улицы Ленина, Гончарова или какой-то другой улицы. Они кладут брусчатку и по нормативам должны сделать правильные бордюрные пандусы, но никто их не делает, поотму что все же понимают, как это здорово: взять контракт на 50 млн, а выполнить на 40. Это же естественно, что чиновник, который контролирует эти работы, говорит: да ладно, кому нужны пандусы. И тоже может какую-то часть денег получить и закрыть глаза. Но это же просто коррупция! Дискриминации, такой как в Советском Союзе, сейчас нет. Тогда деньги на инвалидов были, но самих инвалидов не замечали. Сейчас вместо дискриминации банальное воровство.
— А по брусчатке вам нормально ездить или сложно?
— По асфальту ехать намного комфортнее, или по плитке, как на площади В.И. Ленина. Но ведь получается, что мы живём в демократической стране, а все институты подсказывают, как работает демократия: что общество просит — то для него и делают. А если у нас инвалиды редко выходят на улицу, и не требуют удобных тротуаров — на эту тему и не обращают внимания.
— Расскажите, когда вы с губернатором встречались.
— В 2009 году я с ним по видеоконференцсвязи говорил, это был ноябрь, когда он спину повредил. Я просил сделать тротуары в центре города доступными для колясочников, сделать съезды с тротуаров. Получалось так, что сначала картинку давали на ГТРК «Волга», потом отключили, губернатор сидел в зале, перед ним было все правительство области, я на видеосвязи. Он мне тогда рассказал: «Да, Егор Евгеньевич, я вас понимаю, я только что вернулся из Москвы, где меня оперировали, я такой ужас испытал, когда после операции кое-как с кровати встал, а шаг ступить не могу. Боль, страх, поднять ногу на уровень спичечного коробка не могу. Осознаю, что я губернатор региона, а шаг сделать не могу». Уже в декабре того же, 2009-го, я его встретил около ДК «Губернаторский», он меня вспомнил. Но мне тогда уже из мэрии пришла отписка, что они кое-какие минимальные меры лишь планируют принимать. Губернатор получил ту же информацию, сказал мне, что финансирования недостаёт. Казалось бы, всего полтора месяца назад он меня понимал, говорил про страх и ужас, про спичечный коробок, что ногу поднять невозможно. Возьми, доделай! Нет, тишина. Потом уже в мае 2010 года я общался с администрацией президента по видеосвязи. Был Васильев, министр соцразвития, Гвоздев, кто-то из соцзащиты. Там Опёнышева была ответственной. Она пообещала, что 13 улиц в центре, о которых я говорил, будут оборудованы бордюрными пандусами. Её даже попросили о выполнении доложить президенту за подписью губернатора. В июле я написал Опёнышевой, что ничего не делается, она ничего не ответила, тогда я копию письма отправил в администрацию Президента. Тогда было «горячее лето» 2010 года, пожары, горели торфяники, задымления. И у нас в регионе леса горели, всё дымило, но губернатор нашел для меня время и 9 августа я был у него на личном приёме в здании правительства. Тогда ему нужно было отчитаться перед администрацией президента буквально через месяц, поэтому я снова получил от него много обещаний. Прошло 10 лет, ничего не изменилось. Все центральные улицы Ульяновска ремонтировались капитально, однако удобных бордюрных пандусов так и не появилось.
— Я не помню, кто точно говорил, кажется, Ирина Хакамада, что пока в семье нет человека с ограниченными возможностями, понять эти проблемы трудно.
— Александр Якунин, который долгое время был замом губернатора, мне говорил: «У моей сестры муж — инвалид-колясочник. Я раньше ему помогал, спускал его с 10 этажа вниз, а потом поднимал». И после этого Якунин же не поменял точку зрения, что требования по доступной среде надо выполнять. Чиновники думают так : нужно столько воровать, чтобы никогда с такими проблемами самому не сталкиваться, если сел в коляску — сразу построил удобный коттедж за 30 млн. Воровать надо про запас. За 10 лет общения с чиновниками я, наверное, встречал человек пять, которые рассказывали, что в их семье есть инвалид. Они говорили: зачем мне ваши пандусы, я лучше на эти деньги отправлю своего родственника на реабилитацию. По сути, они признавались, что воруют. «Вот если бы у меня внук не был инвалидом, тогда я, может быть, и не воровал бы»… В ульяновских реалиях наличие инвалида в семье приводит к такому извращенному пониманию.
«Если у вас в детстве не было велосипеда, а в 30 лет вы купили Ferrari, то в детстве у вас всё равно не было велосипеда»
— Я иногда смотрю программу «Аномалии тела», там однажды показали сюжет про девушку с какой-то генетической проблемой — у неё зубы недоразвитые, маленькие и кривые. Она стоит с прикрытым ртом — красивая, правильная, женственная. И говорит: «Я так комплексую из-за зубов. Мои подружки постоянно ходят в клубы и на вечеринки, а я нет. Мои подружки уже 15 парней поменяли, а у меня нет никого»… И я подумал: а ведь эта проблема от такого большого количества грязи и дури её защитила, что она должна радоваться. Когда эту передачу смотришь, понимаешь: «проблема» позволила ей остаться человеком.
— Наука же куда-то движется. Что-то даёт вам надежду, что когда-нибудь вы сможете ходить, изобретут костюм?
— У человека какая задача: научиться ходить или стать счастливым?
— Стать счастливым. Со стороны кажется, что если человек не ходит, он хочет научиться ходить. Тем более, если вы помните, как это.
— У меня 20 лет травме, но, по-моему, я уже 10 лет назад думал: ну у меня не было выпускного в школе, счастливых студенческих лет, но я же этого уже не верну. Есть такая шутка: «Если у вас в детстве не было велосипеда, а в 30 лет вы купили Ferrari, то в детстве у вас всё равно не было велосипеда». Зачем мечтать? Я езжу на коляске, знаю, куда могу доехать, понимаю, что мне нравится, что мне приносит радость. А придумывать, если бы у меня были крылья… Это неразумно.
— То есть, можно найти счастье в малом?
— Есть такое мнение: сто процентов незрячих людей считают, что если бы они видели, у них обязательно была бы прекрасная работа, прекрасная семья, много денег, они бы побывали везде, где хотели… Но ведь это заблуждение! Этого нет у большинства зрячих. Что-то можно устранить, но чтобы всё ? Несколько лет назад я был на совещании в городской думе, пригласили меня, представителей общества глухих, общества слепых… Всех предупредили заранее: у нас присутствуют незрячие люди, пожалуйста, представляйтесь и говорите о себе, например, «Егор Озерцов, инвалид-колясочник». Это нужно, чтобы человек формировал представление, даже не видя. Когда очередь дошла до меня, я этого не сказал. Нам, инвалидам, самим нужно учиться правильно относиться к обществу, к людям с отличными от нас ограничениями. Я понял, что обычному человеку нужно учиться правильно относиться к инвалидам, но для меня самого было ломкой переформатировать свою речь для слепого. Казалось бы, я призываю к толерантности, к уважению инвалидов, а сам этого не делаю. При этом я испытал шок: как многому ещё нужно научиться, чтобы принимать себя и других.
Как призналась мама Егора, Ольга Юрьевна, он достаточно хорошо информирован, чтобы быть романтиком. Иллюзии, что все проблемы можно решить, уехав на Запад, у него нет. Егор читает европейские газеты в оригинале, осведомлен о существующих у них проблемах и поэтому уверен: нужно менять ситуацию к лучшему там, где ты находишься. А для этого можно взять зарубежный опыт. Вот только практика показывает, что единомышленников найти тяжело.
Фото Александра Кременицкого и из архива Егора Озерцова
