Павел Солдатов: «В старости я куплю машину, выращу в ней куст и поеду путешествовать» - Darykova.Ru

Павел Солдатов: «В старости я куплю машину, выращу в ней куст и поеду путешествовать»

Рубрики:
Интервью
Подпишитесь на обновления:
ВКонтакте | Яндекс.Дзен

Он бегает по большой университетской аудитории взад-вперёд, повторяя слова гоголевских «Записок сумасшедшего», циклится, дополняет, меняет, взрывается. Павел Солдатов репетирует новый спектакль, который достался ему случайно, как и всё лучшее в жизни, кажется, паря где-то надо всеми. Он пригласил меня на репетицию и сам надолго опоздал. Его ждали актёры — студенты и не только — все страшные фанаты своего руководителя. Опозданию никто не придал особого значения — ведь Absurdus начинается в твоей жизни внезапно.

И захватывает навсегда.

Поговорить с Павлом Солдатовым мы решили давно — его имя упоминали многие герои этого сайта. Кроме того, что он руководит театром Absurdus, Паша работает арт-директором Records Music Pub, создаёт программу на RadioProrock, организует всевозможные фестивали, выставки, перформансы… Павел живёт где-то между музыкой, театром, литературой и современным искусством. Мы начали говорить о готовящейся постановке, а закончили практически выходом в открытый космос.

«В 2000-м многие надеялись, что какой-нибудь русский режиссёр снимет гениальный фильм, но русское кино по-прежнему в жопе»

— Что за спектакль готовится к постановке? Чем будете удивлять публику?

— Пьесу Петера Туррини «Всё, наконец» я прочитал где-то год назад, это исповедь самоубийцы. Очень необычная структура текста, там ведётся обратный отсчёт, условно говоря — от жизни к смерти, от одного до тысячи. После чего мужчина кончает жизнь самоубийством, но в промежутках он рассказывает всякие забавные и не очень истории из жизни. Первоначально хотели поставить спектакль в марте, но сроки всячески сдвигались, потому что я не мог найти человека на главную роль. В результате решил: я сам как раз нахожусь в таком возрасте, когда можно задуматься о смерти, пора ставить. И решили в конце мая — начале июня её обязательно воплотить. Премьера пройдёт в педуниверситете, мы традиционно там показываем все наши постановки. Осенью этот спектакль ждёт фестивальная история — поедем по городам.

По первоначальной задумке Петера Туррини это моноспектакль, в моей постановке будет принимать участие около 12 человек, возможно, будет и живая музыка. Постановка получится перенесённой на русскую почву, с нашими реалиями, с небольшими отклонениями от первоисточника. Скорее всего, снова будем использовать видеоматериал и небольшую фотоинсталляцию. Подробности рассказывать не буду. В последнее время театром мне заниматься тяжело, времени свободного почти нет. Раньше он служил мне для самовыражения, сейчас это, условно говоря, аппендикс, куда скапливаются остатки свободного времени. Он болит, нарывает, поэтому просит что-то делать. Из-за внутренней потребности я снова возвращаюсь к театру после годовой передышки.

— Ты заговорил про возраст осмысления. Тебе сколько, 33?

— Мне 34 исполнилось. Но главному герою Петера Туррини больше 50. С ним другая история, он многое повидал, поработал журналистом, имел не одну семью, не одну любовницу. Он находится в жизненном тупике, в изоляции, с определёнными психологическими проблемами. Старается делать всё наперекор одной своей личности. Чем-то персонаж похож на главного героя из пьесы Патрика Зюскинда «Контрабас», над которой я тоже работал. Только там музыкант, а здесь — относительно гениальный журналист.

— Насколько для тебя важен возраст?

— На самом деле, это всё стереотипы, какого-то кризиса у меня не было. Я, честно говоря, в 33 думал, что мне 32, и только летом осознал — уже 33. Конечно, это символическая дата. Это как многие люди ждали миллениума, думали про апокалипсис, надеялись, что какой-нибудь русский режиссёр снимет гениальный фильм, но ничего этого не произошло. Русское кино в жопе, как говорит один из персонажей фильма «Изображая жертву». В 33 года у меня ничего не произошло, а в 34 я почувствовал сильную эмоциональную усталость. Недавно  один из фотографов запечатлел меня на репетиции, я посмотрел, как у меня осунулось лицо, одряблела нижняя часть, глаза немного запали…

Фото: Алексей Шлык

«Утром я уже вижу край ночи»

— Это связано с твоей большой загруженностью?

— Я думаю, да. Я делаю это по своему желанию, то есть это не обременяющая загруженность. В целом, мне нравится то, чем я занимаюсь. Иначе я бы что-то менял или искал подработки. Единственная проблема — в сутках всего 24 часа, и времени на всё очень мало. Но на самом деле, ход времени в 34 очень ускорился. Если раньше я понимал, что пятница-суббота — это ёмкое понятие, то сейчас это считанные часы. Утром я уже вижу край ночи. Днём я стараюсь работать в педагогическом университете, делать другие проекты, в социальных сетях что-то продвигать. Вечером делаю концерты в Records Music Pub’е. В целом, все мероприятия, которыми я занимаюсь, проходят в вечернее время суток.

— Организация концертов не мешает тебе самовыражаться?

— С одной стороны, это расширяет картину мира, потому что я слушаю новую музыку, которую, возможно, никогда бы не услышал. Плюс это интернациональный контекст, сюда часто приезжают иностранцы, это возможность с ними пообщаться. Вот недавно почти весь день провёл с датско-финской компанией, изъясняясь на ломаном французско-русском. Английский я чуть-чуть знаю и произносил каждое английское слово с французским акцентом и знающим видом. Это такое специфическое расширение представления о других городах и странах. Музыкальная культура очень сильно меня захватила за последние два года.

— Какая из иностранных групп произвела на тебя самое большое впечатление? Ты же не всегда привозишь известных исполнителей.

— Нет, иностранные — вообще неизвестные. Те, кто приезжает, это либо люди, которые находятся в начале пути, либо те, кто известен только на своей родине. Это не Aerosmith или Imagine Dragons. Просто по сравнению с русскими командами ребята делают качественный материал. Из последнего мне понравилась группа A River Crossing из Швейцарии. Ребята делают пост-рок-шугейз с небольшим вкраплением вокала. Очень медитативная музыка. Я даже удивился, что они захватили с такой музыкой пятничный зал, когда все приходят потанцевать и отдохнуть. Но никто не ушёл, был потрясающий приём: в процессе исполнения все слушали, а потом все взрывались очень положительными эмоциями. Была куча местных музыкантов, которых затащить на какой-нибудь концерт проблематично. Всегда есть определённые преграды. А здесь собралась разнородная публика и все были довольны. Они очень понравились. К нам, кстати, часто приезжают группы из Швейцарии, потому что мы работаем с одним московским промоагентством, они организуют концерты швейцарцев, немцев, иногда французов, ирландцев.

— Про ульяновских музыкантов начали говорить… Кто из местных тебе нравится?

— Из ульяновских групп мне нравится Love Fade, во всяком случае, нравится слушать их вживую. Нравится то, что делает Владимир Городецкий в проекте Idon Care, некоторые вещи нравятся у девочки Фламинго. Есть ещё серия тяжелых групп, например,  Pyton, они тоже очень классные. На самом деле, сейчас есть что послушать, если не на каждый день, то уж точно вживую на фестивалях.

Фото: Алексей Шлык

«Уезжать из Ульяновска не планирую: здесь дел невпроворот, конференции, форумы, фестивали, джемы»

В Ульяновске есть мнение, что музыкальную сцену создал один человек — ты…

— Я с этим не согласен, потому что гораздо раньше музыкой в нашем городе начали заниматься Дима Лукьянов, он сейчас переехал в Казань, Илюха Полевин, который сейчас в Чехии живёт. Они вплотную занимались привозными группами, делали барные, клубные концерты в тот момент, когда я только начинал делать концерты в университете и не выходил за его пределы. Димка поднимал тяжелую сцену, а Илюха занимался альтернативой, инди. Чуть позже стал делать рок-н-ролльные вечеринки Саша Минаков.

Михаил Камалеев: Получается, что они все разъехались, а ты остался. А что тебя останавливает от того, чтобы уехать?

— У меня пока нет яркой мотивационной причины, чтобы уехать. Дел невпроворот здесь. Если ехать за финансовым благополучием, меня пока это сильно не интересует, на жизнь хватает. Я понимаю, что здесь можно много интересных дел провернуть. Года три-четыре назад в музыкальном бизнесе нашего города такого ещё не было, а сейчас — конференции, форумы, фестивали, коллаборации, джемы… Очень много проектов, в которых ты можешь принимать участие либо опосредованно, либо создавать их сам. Я стараюсь привлекать в те же самые перформансы живых музыкантов. На «Записках сумасшедшего» у нас играют ребята, которые создают довольно мрачный эмбиент. Мне очень интересно в этом направлении развиваться. В последнее время мне интересен театр одного актёра, где есть коллаборация с музыкантами, танцорами, возможно, с фотографами. Это какой-то живой жанр, который создаётся интуитивно, используя уже заложенный резерв человеческих сил.

— Я видела кусок репетиции по «Запискам сумасшедшего», и мне показалось, что кроме тебя другие актёры не очень задействованы. По сути, играет один человек. Зачем тогда нужны они?

— На самом деле, массовка нужна, чтобы передать атмосферу Петербурга. Он и сегодня, и в 19 веке — это постоянный шум, гвалт. Если читать произведения Фёдора Михайловича или Николая Васильевича, они показывают постоянное скопление людей. Неслучайно петербуржцы ищут уединённые места. А здесь люди ещё выполняют структуроизменяющую функцию героя, они меняют его сознание. Это постоянный шум, постоянное взаимодействие людей, это не какой-то сверхчеловек, который может жить обособленно в пещере, как Заратустра, и ему будет на всё пофиг. Он сильно социален, несмотря на свою асоциальность, и люди его видоизменяют. Поэтому без людей здесь никак. Плюс они помогают передать атмосферу сумасшедшего дома. Я понимаю, что это малоправдоподобно, но у каждого героя будет кризис. Мы пытаемся передать структуру этого кризиса при помощи абракадабры, которую даёт нам Николай Васильевич, это вполне возможно. Я всех ребят готовлю для большой постановки, это одна из возможностей мотивации — сплотиться при помощи общего дела. Николай Васильевич нарисовался у нас спонтанно. Нам предложили, я почитал материал, посчитал его интересным, и мы им занялись.

Фото: Евгений Семагин

Никита Сазонов, студент УлГПУ, актёр театра Absurdus:
Я помню, когда впервые увидел его. Тогда я был студентом колледжа и весьма неформальным человеком. Друзья привели меня в центр, на концерт группы «Заповедник», которая выступала на улице, на крыльце здания художественного музея. Паша был организатором этого мероприятия, представлял группу, артистов, спонсоров. Но покорил он не этим. Покорил он меня, когда рассказывал свои стихи в манере Паши Солдатова. Он читал стихи со сцены так, будто они шли не изо рта, а из души сотни тысяч согласных с ним людей. Каждое слово было пронизано эмоцией, смыслом, жестом. Это по-настоящему цепляло. После на это наложилась музыка. Не помню, что читал Паша, но тогда я впервые услышал про Absurdus, и волей судьбы теперь я актер его театра. После того события я приходил на фестиваль «Эйдическая нирвана», на «Экзистенцию» и как-то постепенно становился всё ближе. Он казался мне пророком, создателем нового течения жизни и вдохновителем. Творчество, которое било из него ключом, не давало просто уйти, пережить и забыть. Нет, это всегда было что-то неизгладимое. В моей жизни очень много воспоминаний и моментов, связанных с Пашей. В основном это удивительные и классные моменты, которые вспоминаешь с улыбкой.

— Что ты думаешь по поводу своей команды?

— Люди лишними здесь не бывают: новые характеры, новое понимание чужого мира. И я стараюсь в каждой сценке находить дополнительное действующее лицо. Взять того же Петера Туррини – его много раз ставили как моноспектакль, но в пьесе огромное количество людей, с которыми герой взаимодействует: журналист, любовница, соседи, писатели, поэты, художники, смерти которых, условно говоря, «вдохновили» героя на самоубийство. Хотелось бы приоткрыть завесу других персонажей, раскрыть их характеры. Но главное, делать это без фанатизма, потому что спектакль можно превратить в эпопею, где каждый герой будет значим, а история главного героя просто уйдёт на задний план.

«Бывает, что я просто от балды пишу кому-то вконтакте: есть желание сделать то-то и то-то. И неожиданно возникает коллаборация»

— Многие, с кем я разговариваю в рамках сайта darykova.ru, рассказывая об успешных проектах, отмечают твои. Говорят, что им нравится то, что ты делаешь…

— Если говорить про людей, которые мне глубоко симпатичны и чьи убеждения я уважаю, могу отметить Серёжу Гогина, журналиста и писателя. Я был у него, как Дима Ежов сказал про меня, на двух с половиной мероприятиях, принимал участие в презентации одного из его сборников стихов, слежу за его журналистской деятельностью. Он большой молодец, мне нравится то, чем он занимается. Из музыкантов – мне безумно нравится делать коллаборации с Лёней Максимцом, с Пашей Гринбергом у нас было много совместных проектов на поэтической почве. В плане дизайна мне нравятся работы Татьяны Силич или Юрия Вольфовича. На самом деле, таких людей, с которыми я контактирую, огромное количество, но чаще всё происходит спонтанно. Бывает, что я просто от балды пишу кому-то вконтакте: есть желание сделать то-то и то-то. И неожиданно возникает коллаборация. Буквально недавно у нас была первая серия «Беспечных вечеринок для старых телом». Мы собрались спонтанно. Кирилл (Костенко – прим. ред.) рассказал, что он встретил Сашку Мишина в «Квартале», они позвонили Женьке (Терешонку – прим. ред.), решили вместе поиграть в «Нутри». Собрались там, стали джемить и два с половиной часа находились в тотальном трансе.

Большая часть проектов, мероприятий рождается исключительно так. Абсолютно так же возник фестиваль «Эйдическая нирвана». Я познакомился с ребятами из рок-группы и с художником, предложил: давайте сделаем какой-нибудь фестиваль, а на экране будем показывать картины. И актёры так же ищутся случайно: кого-то нахожу на улице, кого-то — в соцсетях. Момент спонтанности меня очень сильно привлекает и в творчестве, и в плане знакомства с людьми.

— А у тебя была какая-то случайность, которая тебя вдохновила на творчество?

— Самая первая постановка была исключительно смотивирована художником, звали его Юрий, мы познакомились в парке Дружбы народов, он сидел, рисовал портреты… (Михаил Камалеев: Это Какичев что ли?) Нет, не Какичев. Он показал свои работы, многие из них были написаны на библейские сюжеты. Всего было около 80 картин, я их сфотографировал и предложил сделать выставку: показывать фото картин на проекторе с театральными вставками. Вначале делали такие сюрреалистические постановки в 1-ой гимназии. Они были построены на импровизации, опирались на сюжеты картин, сопровождались живой музыкой. Потом постановку показали в педуниверситете, где собрался полный зал. При этом я просто выходил и рассказывал о внутренних проблемах, проецировал картины, дополняя их музыкой. Но это очень сильно замотивировало нас, даже стали делать подобные постановки на политическую тему в 2009 году. На тот момент я плотно «сидел» на живописи. Когда начали развиваться социальные сети и у меня появился Pentium1, я просто зависал на сайтах, где представлены работы Босха, Брейгеля, Сальвадора Дали. В основном, мне нравятся картины Средневековья, прерафаэлитов, сюрреалистов, дадаистов. А вот мастеров Возрождения не люблю.

Фото: Эва Пронина

— Если вернуться к теме известных личностей… Сейчас мы все следим за тем, как проходит процесс над режиссёром Кириллом Серебренниковым. Как ты к этому относишься?

— Я первоначально следил за ним, потому что практически все его фильмы смотрел, следил за работой «Гоголь-центра», за движухами, которые он организовывал. Я не знаю эту историю доподлинно, мне всегда когда кого-то обвиняют, и мы не знаем подлинных фактов, виновен или нет, вспоминал сцену из одного русского произведения начала 20 века. Там примерно такой эпизод: сидят два мужика в траншее, идёт Первая мировая война, они покуривают и общаются… Там внутренний монолог: я его знаю лет 10, но на самом деле нифига не знаю, вдруг он сейчас достанет револьвер и пристрелит меня.  Получается, что один из них становится во главе Красного движения и расстреливает белогвардейцев. Он уже не чувствует жизни, превратился только в механизм убийства, палач такой. И вспоминает эту сцену, когда они сидели в окопах Первой мировой, всё ещё было хорошо. Если это перенести на Серебренникова: если он ничего не воровал, это вопиющий случай. Человек с мировым именем, призёр Канн, Венеции, его везде ценят и любят.

Михаил Камалеев: Его сейчас выпустили и вообще уголовное дело разваливается.

— На самом деле, такие ситуации происходят не только в России. У нас они просто более резонансные. У нас такое богатое на репрессии прошлое, каждый арест художника или посягновение на его свободу сильно резонирует. Мне кажется, в Европе или Америке такого нет. У нас была забавная история – года два назад в Records Music Pub’е гулял штаб Навального. И с ним путешествовал корреспондент из Нью-Йорка. Я вышел покурить, услышал русско-английскую речь, как потом выяснилось, он русский хорошо знает, у него жена из Костромы. Корреспондент рассказал мне, что постоянно ездит за Навальным и никак  не может понять, почему он вызывает такой ажиотаж. У них ведь тоже есть оппозиционные партии, но всем людям на них пофиг. Он всё время пытается разгадать феномен этого повышенного внимания к Навальному. Так же и с Серебренниковым. За счёт нашего специфического прошлого эхо остаётся и будет оставаться на культурных феноменах.

Дмитрий Ежов, главный редактор портала «Улпресса», председатель Общественной палаты Ульяновской области:

Всё держится на подвижниках. Мне интересно то, что делает Паша Солдатов, хоть и был у него на мероприятиях полтора раза. Но я очень уважаю таких подвижников, это золотые люди, которых надо поддерживать. Такие проекты, как у Паши Солдатова, интересны людям, они живые, ими надо заниматься, их надо вытаскивать не деньгами напрямую, так организационно, делать промо, предоставлять площадки. 

«Я нашёл какие-то запчасти былого счастья, и мы сделали из них радио»

— Расскажи про RadioProrock. Это твой личный проект?

— Студенческое радио появилось ещё до меня, но называлось оно тогда как-то по-другому. Ребята выиграли небольшой грант. Там работали Паша Каштанов и Саша Минаков, они установили старенькие колонки по периметру холла УлГПУ, в них не было слышно, что они говорят, но было слышно хорошую музыку. Они тогда продвигали инди-рок, потом ребята выпустились, рубка опустела. Я уже не помню, как туда попал. Случайно оказался на чердаке или приходил потусоваться с музыкантами. Рассказал руководству, что есть какие-то запчасти былого счастья, можно что-то из этого сделать. Появился грант – появились деньги, оборудование. Руководство вуза нас поддерживало. Первоначально это был формат вещания по фойе университета. Потом мы поняли, что акустика там всё равно фиговая и там ничего не слышно. Стали делать видеоэфиры, к нам пришёл Женька Луковкин (редактор телекомпаниии «Репортёр» — прим. ред.) с предложением совместного проекта. И мы стали мутить радио совместно, часть эфиров при этом отдаём на «Репортёр». Огромное количество гостей из самых разных сфер – около трёх недель у нас были клинические психологи и психотерапевты. Это был специфический опыт, они сами готовились к большому фестивалю психологии, и для меня это была своеобразная арт-терапия. Ещё приходят политики, деятели культуры, музыканты, художники, поэты, общественные деятели, представители Ульяновска, российского масштаба, были даже международные, лауреаты Каннского кинофестиваля. Сейчас у нас появился стабильный штат, ребята, которые были раньше, выпустились, и я набрал новых студентов. У нас появляются новые рубрики, ребята пишут статьи, сами общаются с интересными людьми. Мы развиваемся и в других форматах.

— Кто из героев запомнился больше? Может быть, вызвал удивление?

— Была классная команда Vuri Roots — это панки из Самары. Я запомнил один из комментариев, их спросили, что такое «Эйдическая нирвана» (а они были участниками). И один из них ответил: мне это напоминает метафору хорошего прихода (улыбается). Слава богу, в эфир это не попало. Были немцы, в то время у нас в городе работала менеджер из Германии Констанце Зёдер. Она привозила диск-жокеев, которые делают электронную музыку, основанную на фанке и джазе. С этим интервью мы заняли третье место на всероссийском конкурсе студенческих радиостанций «УниверСити». Конкурс проходил в Москве, на нём были очень крутые спикеры, представители «Евровидения», «Эха Москвы». Ребята тогда поехали, прокачались и вернулись с богатым опытом. Было много музыкантов из Москвы, Казани, Самары, Екатеринбурга, периодически приходят иностранцы. Но программа у нас нацелена на интересных людей нашего города, а ведь их очень много. Я недавно узнал о сообществе веганов, вегетарианцев, фолк-движений, про «ноль отходов», про креативные студии, киберспорт и многое другое. Я узнал про вещи, которые раньше мне не были интересны, потому что я не контактировал с первоисточником. Через радио находятся самые разные интересные люди.

— Но почему такому интересному проекту не сделают достойные условия? У вуза ведь есть деньги на ремонт.

— На самом деле, мы его сделали. Первоначально там на стенах был серый гобелен. Мы хотели преобразовать студию в угоду нашим художественным предпочтениям. Я рассматривал работы Кандинского, меня заинтересовал абстракционизм, я договорился с граффитчиками, которые на безвозмездной основе согласились расписать стены. Плохо, что купили пластиковую дешёвую плитку, которая стала прожигаться баллончиками, когда стены красили. Поэтому Кандинский получился с невообразимыми дырами, и мы решили потом уже пульверизатором перекрашивать во что-то более тёмное. Я сразу вспомнил Ван Гога, его «Звёздную ночь». У нас получилась какая-то абсолютно ульяновская ночь. Изначально мы не хотели, чтобы это было похоже на офис, мы планировали разделить студию на две части: с одной стороны поставить барные стулья и вести там диалог тет-а-тет с хорошим монтируемым на Youtube форматом и оставить стол для переговоров, который сейчас есть. В принципе, у нас получилось, мы довольны результатом. Гости всегда уходят в странном состоянии.

Екатерина Иванникова, руководитель проекта «Афиша Ульяновска для всей семьи — Infanoj.ru», одна из героинь RadioProrock:
Павел Солдатов — очень яркий человек, захватывающий внимание мгновенно. Тонкий ум и прекрасное владение средствами языка. Никогда не видела перформансов, которые он организовывает, но уверена, что это стоит внимания, потому что если человек умеет работать с собеседником настолько профессионально во время простого интервью, то наверняка взаимодействие с публикой в театральном и литформате очень интересно.

«Я себя не считаю одарённым, я просто наглый. И мне глубоко похер, поймут меня или нет»

— Кто такой художник для тебя — это продукт творчества (картины, стихи, музыка) или это прежде всего личность?

— Каждый из нас является личностью, более талантливой или менее талантливой. Если личность обладает способностями, даром, то эта личность способна что-то создавать. Как минимум, женщина способна создать дитя, оставить после себя…

— Но одна она не сможет…

— Конечно, мужчина должен быть рядом. Но у каждого таланта должна быть потребность. Потребность настолько невоодушевляющая, что человек может создать первую работу в 30-35 лет, и то может и не создать. Художник — это замотивированная на творчество личность.

Михаил Камалеев: А как ты осознал свой талант?

— Я никак не осознавал. Я себя всегда считал не особо одарённым человеком. Я просто наглый. И мне глубоко похер, поймут меня или нет. Когда я начинал читать свои стихи, был ограниченный круг людей. Чем хуже воспринимали, тем лучше. Как на спектакле дадаистов в начале 20 века. Полный зал зрителей, которые ещё не привыкли ко всем -измам. Раздают шампанское, всё деликатно. На сцену выходит человек в сером плаще с осунувшимся лицом, смотрит в зал, говорит: мне вам нечего сказать. И уходит. Конец спектакля, скандал, что за фигня… Это идеальный спектакль дадаистов. И как любое дадаистическое явление оно должно умереть, чтобы не превратиться в производство и не поставить спектакли на поток. Это разово, интуитивно, должно обязательно умереть. Метафорически.

«Это похоже на маркиза де Сада: сам стиль дерьмо, а история интересная»

— Мы хотим проводить параллели, связывать наших героев. Я знаю, что ты прочитал книгу Михаила Камалеева

— Половину только.

— Только «17 оргазмов весны»? А дальше не читал?

Михаил Камалеев: «Машу Онегину» он не прочитал… Там в этой книжечке две повести.

— Меня хватило только на половину «оргазмов», значит. Знаешь, я бы провёл такую аналогию с маркизом де Садом, но не по содержанию, а по стилю. Сам стиль — дерьмо, а история интересная. Маркиз де Сад — никакой не художник, на мой взгляд, но у него классная история для своего времени.

— В прошлом году ты был в жюри конкурса «Охота за ошибками», в этом тоже принял активное участие, приглашал нас на эфиры. Что ты можешь сказать о проекте как филолог, как специалист по языку?

— Я филолог такой специфический, я всегда себя называл литератором. Я был близок к литературе и литературный язык интересовал меня больше. Условно говоря, я мог бы пожертвовать пунктуационными знаками в угоду возможности красивого изложения, в виде потока сознания. Проект «Охота за ошибками» — очень классный, потому что растёт количество безграмотных людей и оно только будет прогрессировать в мире. Язык становится скорым, быстрым, предложения — сложными. Уже не обязательно ставить знаки препинания, мы пишем всё на одном дыхании. И это часто пишут грамотные люди — им влом, лень что-то ставить. А такой проект — это попытка поработать не только со словом и знаниями, а с совестью окружающих. Мне кажется, здесь затронуты этические темы, а главное достояние — возможность поработать с этикой бизнесменов или предпринимателей. А когда имеешь дело с бизнесом и деньгами, этическая составляющая отодвигается на задний план. Главное — шокировать, использовать маркетинговые ходы, чтобы получить покупателя. И вот здесь вторгается этика!

Михаил Камалеев, писатель, продюсер сайта darykova.ru, организатор проекта «Охота за ошибками»:
Павел Александрович, безусловно, очень крут! Я поражаюсь его невероятной работоспособности и какой-то необъяснимой неутомимости. Многие люди, которые занимались примерно тем же и в тех же условиях, сдались, занялись другими делами, разъехались из Ульяновска (но я их не осуждаю). Паша же делает так, что не приспосабливается к окружающему миру, а настойчиво меняет его. И спасибо ему огромное за поддержку моих проектов, это очень ценно!

Фото: Алексей Шлык

«У нас есть яркая потребность для творчества, как у кота потребность возлюбить кошку»

— Насколько тебе сложно работать в бизнес-структуре? Вот мы сейчас здесь сидим, в  Records Music Pub’е, как тебе работается?

— С управляющими достаточно легко работается, мне кажется, впервые мне развязали руки… Меня не ограничивают в выборе проектов – пробуй всё, что угодно. Поэтому сейчас наступил определённый ренессанс проектной деятельности – не только концерты, но и конференции, выставки, разноформатка, то, что мне всегда нравилось. Я не такой человек, который здесь занимается финансовой составляющей. Если музыканты зарабатывают, они получают либо со входа, либо процент от выручки. Я не перекидываю большие деньги. Я не занимаюсь отчётами, меня всё это минует. Пускай нагрузка большая, но она приятная. Это, наверное, как Атлант, который держит мир, но он же держит его по собственной воле.

— То есть нет такого противоречия «художник и бизнес»?

— Я всегда разделяю события. У нас есть и чистое творчество, которое не приносит абсолютно никакой финансовой выгоды. У нас просто есть для этого яркая потребность, условно говоря, как у кота потребность возлюбить кошку. И мы просто этой потребностью не можем не поделиться. Мы собираемся и делимся, и нам пофиг, где, с кем и когда. А есть, условно говоря, формат работы, которая приносит определённый доход, но при этом ты не теряешь принцип удовольствия. Он у меня пока главенствующий в жизни, я стараюсь его придерживаться, хотя город небольшой и удовольствия всё меньше и меньше.

— Тем не менее, здесь можно ярче гореть, чем в большом городе…

— Может быть. Питер меня очень часто провоцировал на то, чтобы туда поехать. Были два или три предложения работать в классных местах, но пока внутренней потребности того кота, который хочет возлюбить кошку, не было. Но я не исключаю такой возможности, потому что всякое может произойти и в нашем городе, со мной могут изменения произойти. Всё равно, чем больше ты узнаёшь, тем больше становишься, а территория становится меньше.

«Я не люблю море, не люблю океан. Я люблю горы и малолюдные пространства»

Михаил Камалеев: Ты себя в старости кем видишь?

— Я надеюсь, у меня в старости будет машина, я буду путешествовать по миру, но точно не сидеть дома. В крайнем случае, вырастить в машине куст и уезжать на побережье…

Михаил Камалеев: Я вот, наоборот, собираюсь сидеть в кресле-качалке и палкой внуков гонять: ну-ка, принеси мне мартини…

— Какие страны тебе нравятся и где бы ты хотел побывать?

— Я за рубеж собираюсь только в этом году. Надеюсь, получится посетить две или три страны. А так я, по сути, доехал до Иркутска и Байкала – это пол-России. Меня очень вдохновило путешествие до Байкала автостопом, это был определённый этап в познании людей и самого себя. Это было единственный раз – я возвращался из Ундор…

— И доехал до Байкала?

— Эта практика для меня настолько чарующая, у меня есть друзья, они отправились покорять мир. Добрались до Кубани, сейчас проезжают Грузию. Они год зарабатывали денег на эту поездку, а сейчас колесят, ведут видеоблог, рассказывают о тех местах, где они были. Меня это вдохновляет. Собственно, на автостоп меня тоже вдохновили друзья. Одни доехали до Байкала, другие хотели проехать по Америке, но они сутки простояли на дороге, пока к ним не подошёл полицейский и не сказал: уйдите отсюда, у нас в Америке нет автостопа. И они перемещались на автобусе. Автостоп есть только в России!

— Какая страна тебя больше привлекает сейчас?

— Мне сейчас хочется в Индию. Меня интересуют горы. Я не люблю море, не люблю океан. Я люблю горы и малолюдные пространства.

Михаил Камалеев: Тогда тебе надо в Сахару.

— Под старость, если бибика дотянет до Сахары, может, доеду. На самом  деле, образ пустыни – такая классная вещь. Когда я увлекался поэзией Джима Моррисона, там мне нравился образ пустыни, повелителя ящериц, у него такой доминирующий лейтмотив, проходящий через всё творчество. Я бы хотел вкусить плоды пейота именно в пустыне.

Фото: Эва Пронина

Михаил Камалеев: Если вернуться к музыке, на чём ты вырос в музыкальном плане?

— Начинал, как многие молодые люди, с тяжеляка – Korn, Limp Bizkit, Мерилин Мэнсон. С развитием интернета стал слушать какие-то специфические психоделические группы – Pink Floyd, The Doors, из русских – Шевчук, «Сплин», классический рок. Потом очень сильно всё стало меняться, когда я услышал «Звуки Му», это авангардная русская вещь, потом появились Joy Division, Ник Кейв. Уже более спокойная мрачная музыка с элементами готики и пост-панка. В последнее время загоняюсь вообще по региональной неизвестной музыке – Jack Wood, Shortparis… А недавно мне понравился альбом одной из муз Дэвида Линча (Криста Белл – прим. ред.) – у неё вышел какой-то барокко-рок-линч стиль музыки. Сам Линч хорошие вещи делает. Меня сейчас интересует редкая музыка, абсолютно не мейнстримная. Единственное, я часто возвращаюсь к Radiohead и Тому Йорку, его сольным проектам. Одно время торчал сильно на Muse, ездил на пару концертов.

Михаил Камалеев: У тебя даже есть красные штаны, как у Мэтью Беллами.

— Да, у меня четыре пары красных штанов и они все порваны примерно в одном и том же месте – в районе задницы. Моя задница какая-то неструктурированная.

«Я единственный подписчик журнала «Искусство кино» в Ульяновске, и он приходит с опозданием в полгода»

— Из книг ты к чему возвращаешься?

— Как ни странно, к Достоевскому вообще перестал возвращаться, из последнего — прочитал iPhuck10 Виктора Пелевина. Стараюсь читать публицистику, например, журнал «Искусство кино». Я на него подписался, хожу за ним на почту. Я единственный подписчик этого журнала в Ульяновске. По крайней мере, в Засвияжском районе. Журналы приходят с опозданием в полгода: декабрьский номер в июне. Спроса никакого нет в Ульяновске! А из книг понравились современные авторы Маркус Зузак, «Стоунер», роман про филолога Джона Уильямса , плюс литературу по маркетингу периодически читаю. Прочитал всего «Чужого», мне подарили коллекционное издание, четыре классических части плюс продолжение. Меня вообще поражает, как Ридли Скотт в эпоху цифровых технологий пытался работать с натуральными материалами, по минимуму используя графику, выстраивая целые города в пустыне, чтобы мир был реально ощутимый, настоящий. Там очень много комических моментов, например, когда не хватало денег на обувку человеку в костюме, эти сцены затемняли, чтобы не было видно ноги. То же самое делал, кстати, Станиславский, когда он приглашал непрофессионального актёра и предполагал, что человек накосячит, его прятали в темноту. Время идёт, а методика одна и та же!

Фото: Алексей Шлык

«Поколение нулевых выхватывает клочки из огромного информационного мира»

— Я люблю говорить с людьми о поколениях. Ты чувствуешь своё поколение 30-летних?

— Я вообще своё поколение перестал чувствовать, когда стал общаться с малолетками.  Просто мой основной круг общения сейчас – люди от 16 до 20 с копейками, с ними интересно работать, они готовы безвозмездно участвовать в очень странных проектах. Поколение, которое мне реально нравится. У меня год назад была идея – снять документальный фильм о поколении рождённых в нулевых. Это основная аудитория всех концертов и фестивалей, это те, кто создаёт музыку. У них интересный вкус, они много знают, но везде по чуть-чуть, им не хватает полноты картины. Они выхватывают клочки из огромного информационного мира. Их пока можно образовывать, обучать.

— А ты ощущаешь себя наставником молодёжи?

— Нет, какой я наставник? Я с ними на равных, я как раздолбай. Я не знаю, как они меня воспринимают, мне это пофиг. Я, например, не люблю, когда ко мне обращаются на вы, по имени отчеству. Есть исключение для двух-трёх 24-летних, которые зовут меня «Пал Саныч». Я как-то работал в лагере, там главное правило было – ко всем обращаться по именам. Мне тогда понравилось. При должном уважении, как мне кажется, не впадёшь в панибратство.

Я работал в школе, но больше возвращаться туда не хочу. Я когда в последний раз работал в школе с трудными подростками на Верхней террасе, занимался там детским театром, у меня случился определённый слом, и я понял, что не хочу ходить туда больше. Было такое чувство, что во мне закончился педагог. Первоначально появилась потребность в этом — я с удовольствием работал в 1-ой гимназии, в частных школах, в университете кайфовал. Мне обидно за то, что сейчас происходит в сфере педагогики. Преподаватель получает 10-12 тысяч! Когда я устраивался в школу, было 10-12 тысяч, эта стабильность пугает. И плюс я любитель работать ночью, вставать в 8 утра не могу. Мне нужна ночная школа, с 12 до 2 ночи уроки, а потом спим (улыбается).

— А поколение нулевых – оно другое? Сильно отличается от твоего поколения, от 90-х?

— Оно чуть-чуть отличается, потому что у нас не было компьютеров, мы всю информацию получали на улице, лазали по чердакам, подвалам, крышам, ходили в лес, играли в карты, фишки, вкладыши… Это всё было каким-то непорочным. У нас не было желания нанюхаться клея, попробовать кислоту. Мы сами создавали фантастические миры, погружались в них. Процесс игры был затянут до 14-15 лет. Сейчас, мне кажется, люди больше получают информации из виртуального мира. Я не знаю, сколько времени сейчас уделяют походам, реальному миру… Я очень любил ходить в походы, мы строили игру через испытание, путешествие. Мне кажется, современные подростки реже куда-то выбираются, они часто бывают в центре или в Новом городе, около мест скопления еды, людей и движухи. Есть горячие точки. А одеваются они сейчас примерно как мои родители – штаны-клёш, длинные пальто. Но так же есть дебилы, таланты, уроды, чмошники, лохи, как и у нас было. Всё как всегда.

Фото: Эва Пронина

Фото из аккаунта Павла Солдатова в соцсетях



Мы используем файлы «cookie» для улучшения функционирования сайта. Если вас это не устраивает, покиньте сайт.
Оk