#ракдурак. Кира Бардаченко о своём преодолении опасной болезни

У них не принято говорить «больной» — только «выздоравливающий». Все они — онковыздоравливающие на разных стадиях. И это, скорее всего, происходит не из-за суеверий — рак действительно излечим. Нужно просто преодолевать себя.

Кире Бардаченко 39 лет. Молодая яркая женщина, мама 6-летнего Артёмки, борется с устрашающим диагнозом – рак. За это время она научилась говорить о болезни иронично.

— Несколько лет назад я сама работала в онкодиспансере, в центре здоровья женщины, — рассказывает она. – Я все видела, даже проводила химиотерапию. Но профессия эта неблагодарная, я решила изменить сферу деятельности и город, уехала в Москву. Семь лет назад я забеременела и мне поставили диагноз «дисплазия». Я тогда последствиях не думала: у меня московский ритм, съёмная квартира, завалы на работе. На прием к гинекологу попала, когда сыну был уже почти год. Меня направили на дальнейшее обследование, и это меня насторожило.

Врачи уговаривали Киру действовать оперативнее, и когда она все сдала, сразу решила: обнаружат рак.

— У меня обида была страшная: за что мне это? На работе отнеслись с пониманием, поддержали дома. Я пошла лечиться по месту жительства, тогда я жила в Москве, там без прописки меня не приняли, предложили только платный приём. Я очень долго пыталась оформить право на льготы, писала заявление на квоту. Уже сейчас, после нескольких лет лечения, могу с уверенностью сказать: те, у кого рак, не могут ждать месяц, пока оформляются бумаги. У нас этого времени просто нет. Мне повезло, меня положили на Каширку (Российский онкологический научный центр имени Н.Н. Блохина РАМН – прим. Автора), и там быстро прооперировали.

После этого, с февраля по июнь, Кира проходила лучевую терапию, усиленно лечилась и верила в самое лучшее. Ведь ее оперировали лучшие врачи.

— Вскоре я поняла, что постоянно чувствую усталость: привожу ребёнка из детского сада и просто валюсь с ног. Начались боли в спине. Время планового обследования ещё не наступило, но я решила все же обратиться к врачам. В московском онкодиспансере подтвердили худшие ожидания: пошли метастазы. Помню, я постоянно вызывала скорую помощь. Отношение к моему состоянию было разным, ведь верить на слово, что у меня осложнения после онкологической операции, могли не все. Некоторые помогали чисто по-человечески, кололи обезболивающее, я могла ненадолго прийти в себя. Кто-то понимать отказывался. Потом я пошла на вторую операцию, её делали 7 часов. Почти неделю я лежала, не вставая, не было ни сил, ни желания что-то делать.

Нужна была химиотерапия, но дорогой препарат, необходимый Кире, закончился. Ей предлагали пройти лечение по месту прописки, а это означало – вернуться в Ульяновск. Назад не хотелось: за долгие годы в Москве она совсем отвыкла от малой родины, да и друзья, которые постоянно ее поддерживали, жили в столице. Возможностей для качественного лечения тоже, казалось, больше именно там.

— Тогда мне помогли мои московские родственники. Раз большая часть проблем была именно из-за отсутствия прописки, они зарегистрировали меня у себя. Ура, я могла лечиться как все москвичи, но я рано обрадовалась. Постоянно возникали какие-то проблемы, то я не в том округе прописана, то закончился препарат… И тогда я решила вернуться в Ульяновск, тут не возникало таких проблем. Химиотерапия очень плохо переносится, особенно женщинами. В Москве ещё ладно, не так обращают внимание на необычную внешность, но в провинциальном Ульяновске я вызывала удивленные взгляды. В этот период становишься луноликим, лысым и безбровым гуманоидом. Это всех шокирует. Некоторые люди до сих пор верят, что раком можно заразиться. В онкодиспансере, где когда-то сама работала, я прошла пять курсов терапии. Напуганная опытом, постоянно контролировала состояние, делала УЗИ и компьютерную томографию. После терапии я решила вернуться к привычному образу жизни – в Москву, быстро нашла там работу и уже купила билет. Пришла на очередное обследование – и меня ошарашили новостью, что опять метастазы. Врач сказала: «Ты уже купила билет? Вот и поезжай в Москву, сходи на Каширку, там проконсультируйся, дообследуйся». Для полнейшей уверенности нужно было сделать дорогостоящий анализ – позитронно-эмисионную томографию (ПЭТ). Стоила она 55 тысяч, у меня, конечно, такой суммы не было.

Это был очень сложный момент для Киры – просить деньги на своё лечение ей было стыдно. Хоть ее и убедили, что сейчас это делают все, кто хочет сохранить жизнь, ведь фондов которые помогают взрослым в нашей стране почти нет. Несмотря на то, что лечение онкозаболеваний в России официально бесплатно и по квоте, фактически на всё нужны деньги. Ещё в первый год борьбы с недугом Кира узнала о татуировщике Ринате Карамбе, который на тот момент лечился от лимфомы и рассказывал об этом в инстаграме, где с юмором были описаны все «прелести» лечения. Именно читая Рината, Кира познакомилась с такими же борцами с этим тяжёлым заболеванием. Со многими из них она и сейчас общается, радуется, переживает и поддерживает их, несмотря на то, что их разделяет расстояние. Именно они посоветовали открыть сбор.

— Друзья разместили пост с просьбой о сборе денег – 55 тысяч собрали за два дня. Все писали комментарии, слова поддержки. Я и подумать не могла, что найдётся столько неравнодушных: кто-то перечислял даже по 10 рублей, видимо, чтобы просто внести свой вклад. Провели ПЭТ и решили делать третью операцию. На тот момент я чувствовала себя ветераном борьбы с раком, и думала, что на этом моя жизнь закончиться. Не было ни сил, ни желания бороться с болезнью, веры на положительный исход почти не осталось. Меня поддерживала мысль о том, что надо растить сына, да и поддержка людей не прошла бесследно. Просто как-то стыдно становилось перед ними: они помогают бороться, а ты опустила руки.

После третьей операции Кира вновь прошла химиотерапию. Держаться помогали мама, подрастающий сын, близкие и множество друзей из групп таких же, как она – выздоравливающих от рака.

— Я долго думала, почему заболела? Пыталась молиться, говорили, что вера помогает. Но однажды соседка по палате сказала: «Не надо винить, а надо разобраться в причинах. Болезнь – это испытание, и слабым оно не дается. Если тебе оно дано, ты должен что-то изменить». За годы жизни в Москве я успела её полюбить, мне там нравилось, тем более и прописка была. Но я решила, что раз болезнь повторяется каждый раз, когда я туда еду, значит, хватит ездить. Надо оставаться в Ульяновске и привыкать к этому ритму. Конечно, скучнее, но здесь лучше моему сыну. Он, кстати, уверен, что у мамы в животе жила большая зелёная лягушка, которую вырезали врачи. После болезни жизнь изменилась. Именно сейчас стараешься ценить жизнь, то, что ты раньше не мог себе позволить или откладывал на потом, сейчас не раздумывая стараешься осуществить. Понимаешь, что счастье в мелочах! Совсем иначе относишься к своему ребёнку: безусловно, еще сильнее его любишь. Конечно, страх, что болезнь может вернуться, присутствует, от него никуда не деться. Но к онкобольным себя не отношу, мне нравится слово «онковыздоравливающая».

Фото предоставлено Кирой Бардаченко