«Меня кто-то бросил посреди супермаркета, откуда не выбраться». Вера Абрамова о расстройстве личности

Розовые волосы, полусведённые татуировки на руках, глаза подведены тёмным… Вере 19, она неразлучна с фотокамерой, потому что фотография – единственное занятие, которое спасает девушку. Спасает от неё самой и её расстройства личности.

Как будто меня кто-то оставил в большом магазине, и я не знаю, как выйти оттуда или как жить в нём. Я потерялась, не знаю, как быть дальше, кто меня забыл или куда нужно идти… Огромный мир для взрослого человека с опытом пятилетнего ребёнка, который ничего не понимает и не осознаёт, чем ему заняться в таком большом и неинтересном пространстве, — пишет Вера.

С недавних пор она ведёт дневник, так велел ей лечащий врач. Он поставил ей диагноз – пограничное расстройство личности. Говоря на специфическом врачебно-пациентском диалекте, Вера – «пограничник». Для этого заболевания характерна импульсивность, низкий самоконтроль, эмоциональная неустойчивость, тревожность. Такие люди просто не вписываются в общество, потому что не ценят и не любят себя, травмируют, злоупотребляют алкоголем и наркотиками, уходят в депрессии.

— Извините, я всё ощущаю достаточно размыто, это из-за большого количества антидепрессантов, которые мне выписали в дневном стационаре, — предупреждает Вера сразу.

Я задаю ей вопросы, она честно рассказывает о болезни, о симптомах, о диагнозах и проблемах, но не говорит о своих интересах и эмоциях. Вот ты-то как себя чувствуешь, чем живёшь, какую музыку любишь, зачем тебе эти самые татуировки, что-то же должно волновать 19-летних…

— Родители? Нет, родители за меня не переживают, они вообще мной мало интересуются, я всё сама, — говорит. — Конечно, они знают про диагноз, но не верят ему, ведь в их времена такого не было. О ментальных заболеваниях не говорили, их не выявляли, значит, и проблем не было…

Когда я родилась, матери было 39, а отцу 50, я незапланированный и очень поздний ребёнок. Мать с отцом не встречались, они были коллегами по работе, и всю жизнь я слушала их ссоры, оскорбления, обвинения в мою сторону. Я много раз меняла место жительства (поэтому нигде не чувствую себя как дома), до 5 лет я была только с отцом, а потом меня забрала мать, а причины этого и историю мне так никто не рассказал.
Первое время мать жила вместе со мной у дедушки, дом ещё не был отремонтирован, и посреди кухни была дыра, из-за отсутствия душа приходилось ходить в общественную баню, а туалет был на улице. Мать срывалась на мне по любому поводу, а если я не слушалась, либо предлагала деньги, либо угрожала, что уйдёт из жизни… Поэтому, когда этот ад закончился и она переехала к очередному мужчине, я была только рада.
Отец не отличался бы от типичного алкоголика 70 лет, не будь у него довольно сложной жизни. Он почти всегда был один, его утешал лишь кот, но, сколько бы он ни заводил животных, они рано или поздно вновь оставляли его в одиночестве.

Не чувствовать себя собой — одна из особенностей Вериного диагноза. У неё нет ничего своего: дома, друзей, близких. «Я просто подстраиваюсь под вкусы и интересы компании: что они слушают, то и я, они делают татуировки, и я тоже», — говорит девушка.

Вера нашла меня сама и не побоялась рассказать о своей проблеме. До этого она так же нашла себе психиатра, когда психолог в её колледже оказался бессилен. Как считает девушка, у него просто не хватило квалификации распознать серьёзное заболевание.

— За несколько лет я «перепробовала» много разных врачей – обращалась и в государственные клиники, и в частные. Я поняла, что в России очень трудно доказать, что ты действительно болен. Чтобы тебя приняли в медучреждении, нужно собрать разные документы и прямо-таки добиться, чтобы твой диагноз признали. Хотя, как ни странно, у молодёжи есть мода на ментальные расстройства. Мои ровесники выдумывают себе биполярку (биполярное расстройство — психическое расстройство, проявляющееся в виде маниакальных и депрессивных состояний – прим. ред.) – из-за популярности таких сериалов, как «Бесстыжие», «Стыд» и других. Они-то думают, что это круто и романтично, но в реальности это не так весело, как в кино, и уж совсем не романтично. Эта «мода», на мой взгляд, появилась ещё с 1999 года, когда вышел фильм с Анжелиной Джоли «Прерванная жизнь». Там как раз у героини – пограничное расстройство. Людей впечатлила игра Джоли, и, возможно, не все поняли, о чём фильм на самом деле. По сути, о ментальных расстройствах написано много книг, снято много фильмов, люди этим прямо-таки воодушевляются, это же необычно. Но жить с диагнозом, я бы сказала, кропотливый труд, когда ты ежедневно борешься с собой и преодолеваешь себя с помощью врачей и терапии, — говорит Вера.

Девушке приходится постоянно принимать большое количество препаратов: нейролептики, антидепрессанты, нормотимики. Иногда ей выписывают капельницы, внутривенные уколы, физиотерапию. И, конечно же, регулярные встречи с психологами, — их тоже не отменишь. Через всё это проходить очень сложно, и не на каждый препарат есть надежда, помогают далеко не все. Кстати, последнее, что ей предложили врачи, — медитация.

— Эта болезнь неизлечима, но окружающие её воспринимают как одну из черт характера — своеобразную инфантильность. Визиты к психиатру помогают только купировать симптомы – тревожность, невроз, срывы… «Пограничники» очень зависимы от людей, мы думаем, что у нас нет своей личности, хочется заимствовать что-то у тех, кто нам нравится, — манеру поведения, лексику, черты внешности, привычки. К примеру, многие начинают курить или употреблять наркотики, чтобы слиться с компанией, быть в своей среде. Сначала компания становится семьёй, но чуть что-то пойдёт не так, эти же люди воспринимаются как враги. Из-за нашей вспыльчивости мы постоянно мечемся между чёрным и белым, это очень мешает в построении отношений. Люди тебя не понимают и часто отказываются мириться с таким поведением. У меня было много сложных ситуаций с учёбой – я выбрала управленческую специальность. Мне надо будет администрировать целую компанию, но быть начальником сложно. Приходится перебарывать себя, чтобы просто построить контакт с людьми, которыми придётся управлять.

Вера любит фотографировать. Больше всего ей нравится снимать портреты — она ловит интересных персонажей в городе… Фотография для неё — отражение счастливых людей. Она собирает реальные переживания. Подстроиться под эмоциональное состояние у «пограничников» получается отлично, поэтому и фото выходят живыми… Но девушка просто хочет быть такой, как её герои, — открытой, жизнерадостной, свободной. Одним словом, нормальной.

— Даже если «пограничник» в 50 лет поймёт, что жизнь прекрасна, он не будет так думать постоянно, у него наверняка будут рецидивы. Надо просто научиться с этим жизнь. Терапия нас учит отвлекаться, потому что для людей с ментальными расстройствами характерен особый мыслекрут, который мешает настроиться на дела. У меня сейчас с работой вроде бы всё хорошо – это благодаря лечению, — но проблемы с учёбой никуда не делись. Преподаватели мне не верят, считают, что я инфантильна. Меня не воспринимают всерьёз.

Из-за всего этого Вера часто впадает в отчаяние.

Всё делится на чёрное и белое: герои или злодеи, эйфория или депрессия, апатия или буйство… Я устала от этих вспышек… Что мне делать в этой жизни? Вступить в секту? Начать принимать тяжёлые наркотики? Выйти замуж за любого мужчину, что предложит? Переехать в другой город, оставив свой Ульяновск?
Вы просто скажите, что мне делать, чтоб почувствовать себя иначе, я отдам всё, что у меня есть и даже больше, если это действительно поможет, ведь кроме отчаяния и веры во мне ничего не осталось. А просто всё взять и послать будет неэффективно, хотя все девять видов таблеток, что мне выписывал психиатр, так и не помогли.

— Большая часть проблем у «пограничников» связана с личными отношениями. Нам крайне сложно принять, что человек, которого ты любишь, занят на работе, не может уделять нам всё свободное время. Например, пишешь сообщение в соцсетях, а тебе не отвечают сразу. Ты начинаешь паниковать: всё кончено, меня бросили… Человек может быть просто занят, а «пограничник» впадает в депрессию или паникует, это усугубляет наше состояние. Здоровым не понять, каково иметь тотальную зависимость от людей. Со стороны это может быть воспринято как навязчивость, ребячество, эгоизм. Нас упрекают в том, что мы постоянно ноем, много требуем, в итоге отношения сходят на нет. Для «пограничников» любой разрыв с идеалом (у нас есть термин FP – от английского favourite person, «любимый человек») приводит к тяжелейшим последствиям. Мы себя накручиваем: меня бросили, меня больше никогда не полюбят, я навсегда останусь один… Но это повторяется раз от раза, а по отношению к FP вместо идеализации происходит обесценивание. Долгие отношения для «пограничников» сложны – требуется всё больше и больше внимания, ты циклишься на человеке, хочешь ему отдать всё, но он может тебя не понимать, так что говоришь как будто со стеной. Кстати, даже врачам с нами сложно работать.

Хотела бы я не чувствовать ничего к людям, жить в своё удовольствие. Хотела бы я быть той, кем мне надо быть, но увы, я не знаю, кто я. Я не хочу быть зависима от одного человека, ревновать его к каждому столбу, постоянно извиняться за свои эмоции, думать о своём поведении, расстраиваться, что меня не поймут, но мне не выжить в одиночку. Я хочу любить всего одного человека всю жизнь, человека, что, как в фильмах, будет один с тобой против всего мира и всех предрассудков, поддерживать и понимать тебя. Я хочу идти с этим человеком рука об руку, оказывать поддержку, всегда быть рядом. Я дам этому человеку всё: свои мысли, ценности, всю свою жизнь. Но главное для меня — получать отдачу.

Мы с Верой долго общаемся, и мне даже начинает казаться, что я её понимаю, ведь сама порой так же циклюсь на своих героях и не всегда взвешенно принимаю решения. За два года девушка смирилась с диагнозом и старается принимать жизнь (вместе с горой антидепрессантов, конечно). Она по крупицам собирает то, что её облегчает: интересные события, красивые виды, поездки в новые места. Так, совсем недавно Вера поехала впервые одна на поезде, и, к её удивлению, ей это понравилось. В вагоне экспресса она почувствовала себя комфортнее, чем в своей квартире, и её даже не пугало обилие незнакомых людей.

Стабильность — то, чего «пограничникам» обычно не хватает, и что, на их взгляд, немного приближает их к норме. Вера очень старалась её обрести, но вот наступило 26 июня, и врачи вынесли ей очередной приговор.

26 июня врачи сообщили мне то, что я не хотела слышать, они поставили новый диагноз – «смешанные расстройства личности». И я подумала про себя: «Отлично, теперь их несколько». Позже мне рассказали, что ПРЛ (пограничное расстройство личности — прим. ред.) очень часто идёт в комплексе с другими расстройствами психики, но я не могла отойти от услышанного. Вы можете сказать: «Подумаешь, сменили один диагноз на другой, и всё». Но я и не представляла, как на меня это могло обрушиться, ведь еле смирилась с ПРЛ, а теперь не знаю, что думать и делать. Меня терзают сомнения насчёт каждого решения, которое мне приходится принимать только потому, что «так надо».
Я не надеюсь услышать слова поддержки, но знайте одно, мне хочется донести до вас, что я чувствую каждый день, чтоб вы понимали меня лучше.

Как жить дальше, Вера пока понимает плохо. Словно здание, которое она по кирпичику возводила все эти годы, вмиг рухнуло от дуновения ветра. Помочь себе сама девушка не может, но очень хочет быть услышанной. Для того чтобы рассказывать о своём мире, она завела паблик в vk.com с характерным для её диагноза названием — «Дневники человека без личности».

Я вчитываюсь в её записи, и мне страшно. Страшно оттого, что Вера страдает, а я не могу ей помочь. Страшно оттого, что мы так плохо знаем тех, кто живёт рядом, и часто остаёмся к ним равнодушными.

Если вам не всё равно — будьте внимательны к своим близким. И постарайтесь понять Веру. Ей сейчас трудно.

В тексте использованы записи Веры Абрамовой, фото Александра Кременицкого и Никиты Чурзина