«Да, я жирный, лысый и картавый». Евгений Луковкин о реальности и телевидении
Женю Луковкина я знаю с 2014 года, когда сама пришла работать на телеканал «Репортёр». Признаюсь, я нежно люблю тот коллектив, мне приятно вспоминать о том периоде, когда у меня случались хорошие сюжеты и была авторская программа.
Женя всегда выделялся из коллектива. Даже на корпоративных мероприятиях ему заказывали отдельное меню — он вегетарианец. А кроме этого — меломан, увлечённый историей своей страны, и любитель реконструкций. В его жизни есть одна большая любовь — телевидение. И на нашем региональном он — очень значимая персона…
Евгению — 36 лет, и сейчас он правая рука главного редактора телекомпании «Репортёр73». Мы с ним поговорили про рождение песен и популяризацию науки, архитектурный патриотизм и ностальгию по молодости, про дефекты речи и профессионализм…
«Мне сказали, что на телевидении тяжелее микрофона ничего носить не придётся, но ведь штатив тоже входит в комплект, который тащит на себе корреспондент»
— Как-то раз меня выгнали из педагогического университета. За лето я решил, что надо браться за ум, восстановился и 1 сентября поехал на учёбу. Сел в маршрутку, а там уже ехал мой одноклассник Коля Казаков. Он мне сказал: «Я еду на телевидение, устраиваться корреспондентом, поехали со мной». Я согласился – интересно же телевидение посмотреть, я никогда там не был. Мы приехали на старый «Репортёр», он тогда находился на улице Гончарова. Пришли в кабинет, Коля стал рассказывать о себе. Меня спросили: «Чем ты по жизни занимаешься?». Я говорю: «Не знаю, рок слушаю, стихи пишу и всякую белиберду». Старостин (Юрий Старостин – руководитель первого телеканала «Репортёр» в Ульяновске – прим. ред.) меня спрашивает: «А хочешь тоже корреспондентом быть?». Я говорю: «Хочу, почему бы нет». Так я и попал.
Первые две недели я был в шоке, ничего не понимал, но это неудивительно для человека с улицы. На мой взгляд, не образование играет роль, а предрасположенность к чему-либо. Мне в детстве бабушка говорила: «Ты будешь или клоуном, или политиком, или журналистом». Я потом уже понял, что она была права – но я не настолько циничный, как политики, не настолько смешной, как клоуны. У меня оставался один путь.
— Получается, что на учёбу ты так и не вернулся?
— Я очень быстро понял, что не получится совмещать. Многие успевали, но я же ленивая жопа. Я могу на что-то одно «заточиться» и распыляться не люблю. Лучше бить в одну точку, что я и делал. Тогда нами особо никто не занимался, объяснили азы. Я не скажу, что было плохо или что нас бросили, как котят. Самая же большая проблема для телевизионщика – загнать в стандартные две минуты сюжета огромную историю, где газетчик может размахнуться на полосу. Даже если у него, к примеру, была запланирована заметка, а он находит хорошую историю, он вполне может убедить редактора развернуть материал на полосу. В телеке же всё не так. Убедить можно, но у нас эфирное время, и мы туда невпихуемое не впихнём.
Потом был переезд на улицу Энгельса, когда канал поддерживал одного кандидата на выборах мэра, а выиграл другой. Я не уверен на сто процентов, но по-моему, нас поэтому попросили «освободить номера». Мы переехали, тащили на себе оборудование… Недавно прошла информация, что во дворе этого дома что-то разливают. Мы выяснили, это оказались органические удобрения. Там сейчас разруха. В какой-то момент нам перестали поднимать зарплату, но я особо не в обиде. Мне же дали возможность попробовать – и я понял, что мне это нравится! Я тогда начал подумывать о том, что надо жить с девушкой не в разных концах города, а в одном. Нужны были деньги, и я ушёл с канала, занимался евроремонтами, работал в Ульяновском Доме печати, на другом предприятии на станке. Это было мне не в новину – меня мотало, то я курьер, то ещё кто-то, принеси-подай.
— По деньгам выходило больше?
— Да, конечно, это приносило больше денег, но там своя специфика. Там было и «кидание через бедро» субподрядчиков, и прочее. Тогда, в 2003 или 2004 году, зарплата корреспондента чистыми была 3 тысячи рублей. Уже тогда – не совсем много, но и не сказать, что критично мало. Для студента достаточно, но мне хотелось большего. Но по большому счёту, дело мне нравилось! В 2007 году начали набирать новый «Репортёр», я помню, по телевидению шла реклама кастинга. Я тогда поржал – опять из пепла что-то возрождается. Я всё это время особо не следил за информационной повесткой. Посмеялся и продолжил работать на заводе.
А потом знакомый оператор Олег Тоньшин встретил меня и говорит: «Пойдём к нам, на «Репортёр». Сколько ты получаешь на заводе?». А я тогда получал 10500 условно, с премиями 12000 мог получить. Он говорит: «И у нас 12000. Только там ты на электрокаре ездишь, а здесь тебе тяжелее микрофона ничего носить не надо!». Но ты же знаешь, что штатив тоже входит в комплект, который тащит на себе корреспондент в отсутствии помощника оператора. Я пришёл, мне дали тестовое задание, две недели походил… Тогда главным редактором был Олег Робертович Самарцев. Было очень интересно вернуться, был абсолютно новый коллектив, другой подход к работе. А сюжеты всё так же делались. Потом Олега Робертовича на посту главного редактора сменила Ирина Александровна Колоткова. Мы были партнёрами ТВЦ, потом стали партнерами Рен ТВ. РенТВ-шники хотели войти в мультиплекс, им для этого нужны были представительства в других городах. Они прошли все процедуры, и стали с баланса скидывать всё, что им не нужно. И нас, в том числе. В 2016 году Ирина Александровна решила создать свой канал, на нём мы с тобой и сидим!
Я старею, лысею, матерею. Только сейчас осень и тоска какая-то накатывает, дожди.
«Ведущие с федеральных каналов пытаются попасть в тренд, а вечно вступают то в говно, то в партию»
— Всегда хотела задать тебе этот вопрос, но не решалась. То, что ты картавишь, никогда не мешало тебе работать на телевидении?
— Правда? Я картавлю? Я думал, что я грассирую. Мне периодически пишут всякие письма: что это у вас за ведущий картавый? Я всегда вспоминал Виталия Вульфа, господи, он-то вообще, на 5 канале есть ведущая (имеется в виду Ника Стрижак — прим. ред.). К ним нет претензий, а ко мне почему-то есть. Я спокойно к этому отношусь. Всё зависит от того, чем суше горло, тем выраженней эффект. У меня и мама картавила с детства, но рассказывала, что решила переучиться, когда ждала меня. Чтобы я не заразился! Она переучилась, а я сразу такой родился. Генетическая предрасположенность… Я жирный и лысый! Почему всё упирается в картавость? Помнишь, как-то про Вову Гаврилова написали, что он бородатый и лохматый. Я тогда подумал: наконец-то от меня отстали! Ну посмотри, все эти ведущие на федеральных каналах… я, правда, телек давно уже не смотрю.
— Почему не смотришь?
— Я в интернете всё могу посмотреть. Я сюжет посмотрю потому, что он мне интересен, а не потому, что он в выпуск вставлен.
— Но у тебя же есть какие-то ориентиры? Ты же следишь, как развивается центральное телевидение?
— Я слежу за отдельными приёмчиками, которые там возникают. А ля «а давайте сделаем из ведущих блогеров», когда взрослые дяденьки пытаются по-молодёжному что-то бренчать. Я тоже могу разговаривать на неформальном сленге 1990-х. Я тогда был панком. Я сейчас выучу все эти модные «лол», «кек», «азаза», ой, «азаза» — это же доисторическая фигня. И о чём это? Чтобы разговаривать с молодёжью на понятном языке, нужно знать не слова, а смысл, который в них заложен. А у нас, к сожалению, часто бывает так, что люди, которые молодятся, будто бы не понимают, о чём идёт речь. Они пытаются попасть в тренд, а вечно наступают… как это «вечно ты куда-то вступишь, то в говно, то в партию».
Павел Солдатов, режиссёр, арт-директор Records Music Pub
Евгений Луковкин — это кремень. Идеолог. Журналист с убеждениями. Искусный матерщиник. Летов хой.
— Расскажи про панковскую молодость, очень интересно…
— Это конец 1990-х — начало 2000-х, класса с восьмого — девятого пошло, когда я начал слушать рок. Русский. Сейчас в комментариях набегут: мало того, что он картавит, лысый и толстый, он ещё и русский рок слушает! Говнарь, короче. Да, признаю. Слушал русский рок. Мне нравятся тексты, в основном. Я не аудиофил какой-нибудь: а здесь вот три четвёртых си бемоль он сыграл в переход на до мажор через B баррэ… Есть такие товарищи, они так разговаривают, и им это нравится. Мне нравится текст, который положен на какую-то примитивную мелодию. Но он должен цеплять! То, что у Летова было, что-то похожее на наговор — между шаманским заговором и речитативом. Когда и музыки-то никакой не было, вся эта какофония создавала определённый дикий настрой, когда хотелось кипишить, махать руками, выкрикивать нечленораздельные звуки. Всё начиналось с ДДТ, «Наутилуса», потом у Коли Казакова старший брат вернулся из армии. Сказал: «Не хочу быть офицером российской армии, хочу быть вольным гражданином нашей страны». А он — питерский панк, он привёз нам кассеты «Гражданской обороны». Сказал: «Берите суверенитета сколько хотите». Там Янка Дягилева была, альбом «Деклассированным элементам» меня просто вогнал во вселенскую депрессуху. А он наложился на то, что я в то время сильно простудился, и у меня была температура 41 с чем-то. Приезжала скорая, ставила димедрол… О, это был кайф.
В это время в Ульяновске уже ничего не делилось на панков, рокеров, это мы сейчас условно говорим. Было забавно, весело, интересно, но, к сожалению, закончилось. Всё когда-то заканчивается, вот в чём проблема…
— Вместе с молодостью…
— Да бес с ней, с молодостью. Знаешь, когда я с утра в зеркало смотрю, думаю: «Что за мужик». Я всё время раньше говорил, что в душе мне 18, но как мне стукнуло 36, я понял, что, наверное, 20! Повзрослел. А так я говорю, что человек умирает не тогда, когда он умирает физически, а когда в нём умирает молодость и он начинает себя чувствовать старым говном. Я, например, хожу и брюзжу, коллеги знают: ой, как всё плохо, раньше было лучше, Сталина на вас нет. Но это внешние проявления какого-то временного недовольства. В душе я пою! Если не будет всё хорошо, то будет всё плохо, чего не хотелось бы…
— С сыном ты на одной волне?
— Знаешь, думал, что будет волновей! Но, в принципе, да, ему 12, недавно он начал слушать метал какой-то. Я метал не очень люблю. Начинал с рэпа, как они все слушают, но, видимо, понял, что рэп — это кал, это очевидно. Стал искать что-то другое, книжки с «ГрОбом» у меня спёр, почитал стихи Летова. Он ещё комиксы рисует достаточно неплохие. Больше мне нравится даже не художественная реализация, а идеи, которые его посещают. У него получаются вполне себе большие истории, они законченные, на многих он в конце ставит «Продолжение следует…». По-моему, правда, так ни одного и не последовало, но задатки к сочинительству есть. Понятно, папа же всегда какую-то хрень сочиняет!
«…так и родилась песня «Голубые летят на Луну»
— Ты куда сочиняешь, в стол?
— Я нигде ничего не публикую. Недавно я собрал бумажки со всякими стихами с две тысячи лохматого года, ой с 1998, выкинул всё, что мне не понравилось. Там стихоплётство такое графоманское. Раз в три месяца я поднимал все свои бумажки, выкидывал 90 процентов, говорил, что это шлак. И вот год назад всё, что осталось, я собрал, переписал, скинул друзьям, своей компании, которая тогда была. Все говорят: «Круто, надо книгу издавать!». Я говорю: «Это же дорого, но если вы готовы помочь мне финансово, давайте издадим». Все согласились. Я узнал цены, получилось на круг не очень дорого. Они говорят: «Давай». И тут я подумал, а нафига губить деревья… На самом деле, я подумал, что если будет печатная книга, они могут её где-то потерять, кто-то её найдёт и скажет: «Что он пишет, какой-то графоман». И будут смеяться. И я сказал, что вышлю в электронной версии. Тебе отправить?
Я вчера буквально сочинил песню. Мы с коллегами в курилке говорили про то, что на Луну прилунился марсоход с тихоходками. То есть должен был прилуниться, но он разбился. И мы начали ржать, что лучше бы прилунился тихоход с марсоходками. А потом мы вспомнили, что Луна — это сыр, это же всем известно. Но она без плесени, надо бы плесень. Давайте отправим туда голубую плесень. А другой коллега сказал: «Давайте соберём всех старых геев и отправим на Луну». Собственно, так и родилась песня «Голубые летят на Луну». Она матерная, поэтому текст я тебе не скину, но хорошая. Голубые летят с комфортом, к ним относятся толерантно, причём, они все старые. Молодые остались на Земле.
Раньше Игорь Улитин устраивал поэтические баттлы, я в двух участвовал как судия, в двух был участником. Всего было четыре баттла — Маяковский, Пушкин, Лермонтов, Есенин. Получил награду «За безупречный стих», сокращённо ЗБС. Потом у нас эту идею спёрли те умники, которые играют в интеллектуальные игры (но я шучу). Это такое — на грани фола. Мы были против рафинированной поэзии — если мужской половой орган лезет в текст, то пусть он там будет! Можно же просто написать «пи-пи пи-пи-пи». И ничего в этом нет. А можно красиво вплести!
«Мои обязанности на телеканале — следить, ругать, казнить, миловать»
— А должность на телеканале у тебя какая?
— Заместитель главного редактора. В мои обязанности входит контроль за работой информационного отдела, частичный контроль за операторами, за тем, как идёт монтаж, смотрю за выпускающим, за общей атмосферой… Информационную повестку мы вместе с выпускающими редакторами определяем. Одним словом — следить, ругать, казнить, миловать! Чаще милую, не люблю ругать и казнить… Тебе не кажется, что я вру?.. На самом деле, это была правда! Или вру.
— Из последних событий той самой ульяновской повестки что тебя больше поразило?
— На самом деле, меня поразило то, что происходило относительно недавно и вышло на федеральный уровень (Евгений вспоминает происшествия конца лета 2019 г., когда проходило интервью — прим. ред.). Росгвардеец с шаурмой. Мальчик, порубивший топором свою семью. Отравленное растительное масло. С чего вдруг? Куда вы так частите, остановитесь! Ещё кто-то кому-то машиной оторвал ноги, но это уже из разряда «как обычно в Ульяновской области». Я же всегда говорю, что город у нас спокойный, купеческий.
Ирина Колоткова, главный редактор телеканала «Репортёр73»
Женя Луковкин — моя правая рука, и я очень рада, что он вырос за последние годы. Мне приятно, что человек хочет меняться, много читает, занимается самообразованием. Мы отправляем наших сотрудников на курсы, на повышение квалификации, но если человек не захочет, это изменение ему нельзя навязать. Кроме того, что он творческий, у него произошла закалка характера, вдруг открылись организаторские способности. Он взрослеет, и мне радостно, что он нашёл себя, оказался на своём месте.
— Тебя здесь всё устраивает?
— Да, меня вполне устраивает здесь жить. Вообще-то я люблю города поменьше, и хотел бы вернуться на родину (город Арзамас Нижегородской области — прим. ред.), но понимаю, что там нет работы. А там, как в Димитровграде, количество жителей около 100 тысяч, туда тянет. А здесь когда выходишь на обед в центре, как-то многолюдно, Москвой попахивает. Как будто около какого-то метро находишься, все бегают… Крупные города меня расстраивают. Они интересны, если ты как турист приехал. Москва на меня давит. Питер немного выигрывает за счёт того, что там широкие улицы, каналы, вот там где-то дворцы и там где-то дворцы, но между ними каналы, мосты, и всё в плоскости растянуто. А в Москве, где семиэтажная сталинка на одной стороне улицы и такая же сталинка — на другой, неба не хватает. Но и Москва, и Питер, и Нижний красивые, и Казань. Вот Саратов мне не нравится — пыльный, грязный, с узкими улицами. А ещё там чересполосица. В Ульяновске я всегда переживаю за архитектурное наследие, деревянные домики прекрасные, наличники, сама атмосфера. У нас это губится, но аккуратно. В Саратове всё иначе. Идёшь по улице, стоит девятиэтажка а ля 70-е, сразу за ней — сверкающий огнями торговый центр, сразу за ним — халупа! Я, когда подходил, думал, что заброшенный дом, а там дед с бабкой живут. Сразу за этим домом — особняк купеческий какого-то 19 века, потом — новостройка… Вот эта чересполосица на одной улице действует до тошноты.
В Ульяновске мне нравится старая архитектура. Я понимаю тех, кто говорит: «Давайте всё посносим и построим современный город, кондоминимумы, клубные дома и бла-бла-бла». С одной стороны, то, что есть сейчас, зачастую выглядит непрезентабельно, разваливается. Вопрос в том, что надо не давать этому разваливаться. Если дом признан объектом исторического наследия, то будьте любезны содержать его в надлежащем порядке. Я понимаю, это дорого и обременено огромным количеством законов, не красить такой краской, валиком не прикасаться, должно быть только так… Но блин, если вы хотите, чтобы у вас был красивый город с историческими зданиями, то надо найти на это силы и возможности. А если вы хотите, чтобы вас это не сильно било по кошельку, то снесите всё. И будет, как в Самаре, которая живёт без исторического центра. Я всё время поражаюсь: приезжают люди из Самары и говорят, как у нас красиво. А что у нас красивого? Оказывается, тянет людей к исторической застройке.
— Ты же интересуешься старинными монетами, собираешь их?
— Да, потихоньку собираю. Но я не нумизмат, если попадается, я узнаю, откуда монета, где она отчеканена… Попутно какие-то исторические факты узнаю. Я люблю историю. У меня небольшая коллекция монет, это медь, в основном, серебряных монет немного. Но мне медь больше нравится. Да, серебро дороже стоит, оно более качественной чеканки, а медь потёртая, видно, что её в крестьянских мозолистых руках таскали… Но это всё фигня! Что мне сейчас нравится в интернете, и хотелось бы, чтобы оно было на телеке, а где-то уже есть, — это популяризация науки. Это модная волна, и она потихоньку начинает оттекать. Но молодёжь, которая за неё зацепится, получит большое преимущество перед теми, кто не зацепится. В плане того, что они будут выглядеть более образованными в общении. Хотя, как ты знаешь, задача корреспондента — уметь разговаривать и с президентом, и с бомжом. Когда мы общаемся с респондентами, мы сразу чувствуем их уровень.
Мне приятно общаться с культурными, образованными людьми. С ними можно аргументированно спорить. Если какое-то разногласие возникает, то ты делаешь это аргументированно, у тебя есть тезисы, у другой стороны — антитезисы… Вы к конструктиву быстрее приходите. По моему опыту так происходит общение с Лёней Подымовым, который руководит Youtube-каналом «Простая наука», с Максимом, который возглавляет группу «Думай!» в Ульяновской области… Мы как-то с Лёней говорили про сталинские репрессии, я понимаю, что повёл себя как горлопан, который выкрикивает слоганы и не слушает оппонента. Лёня меня одёргивал, и в результате мы пришли к консенсусу, каждый остался при своём. Но мы нашли там вещи, которые я хотел бы уточнить, углубить свои знания по истории, что-то найти. Когда в споре участвуют двое, если это не точная наука (мне про неё тяжело говорить, я же не учёный), когда нельзя оперировать цифрами, то, наверное, они не придут к единому мнению. Но этот разговор даст возможность посмотреть на позицию оппонента под другим углом, найти для себя новую идею. Вот это круто! Я люблю интернет за возможность смотреть такие каналы, которые рассказывают про историю, про биологию, про антропологию, про археологию, про физику космоса… А бывают каналы про теорию чего-нибудь, и там кроме цифр и графиков ничего нет. Но люди слушают, задают вопросы, и лектор обладает такой харизмой, что даже я, ничего в этом не понимая, начинаю вслушиваться. Кстати, как Виталий Вульф, несмотря на все его дефекты речи! Я, человек далёкий от искусства, всегда останавливался перед телевизором, чтобы его послушать. Какая Майя Плисецкая, о чём вы вообще! Но у него был завораживающий голос, интонации, и никогда я не замечал его дефектов. Главное не то, как ты выглядишь, а то, что ты говоришь.
— Есть ли какой-то подобный проект на «Репортёре» или планы делать что-то о науке?
— Мы делали лектории на нашем канале, но делали это на собственном энтузиазизме, и когда было меньше проектов. А сейчас у нас будут изменения, предстоит большее число проектов, к сожалению, не получается. Где-то два года назад я с ребятами собирался по этому поводу, объяснил, что мы делать программу не можем, так и так, изыскивайте возможности сами. А мы готовы репостить, анонсировать, выставлять ваше видео. Все отнеслись с пониманием. Лёня книжку написал и мне подарил. Там даже написано: «Спасибо Евгению Луковкину». Я аж офигел, за что? Но приятно.
Ещё я увлекаюсь реконструкциями. Не помню, как всё началось, мы просто сняли сюжет. И после этого реконструкторы начали приглашать меня с собой. У нас в Ульяновской области реконструируют события гражданской и Второй мировой войны. Мы ездили в Тольятти два раза, сделали из этого материала две получасовые программы, рассказали, зачем взрослым дяденькам это всё нужно. Ещё два проекта, о которых хочется сказать, — «Письма с фронта» и «Письма на фронт». Мы их делали специально ко Дню Победы. Сейчас исчезла культура написания письма, а раньше рукописное письмо, как правило, прочитывалось отправителем, проговаривалось с теми эмоциями, которые в него были вложены, с посылом. Это был своеобразный разговор с родными. Всё это у нас делалось в антураже, мы подбирали локации, костюмы. Например, гражданских из второй части проекта мы записывали в музее-квартире РСДРП, там подходящий интерьер. Проект хорошо зашёл, он пошёл по всему Поволжью.
Михаил Камалеев, писатель, продюсер сайта darykova.ru
У меня телевизор настроен так, что в нём нет новостных каналов. Обычно я смотрю Animal Planet, Discovery, Disney, каналы, где круглосуточно показывают разные фильмы. «Репортёр» в этом списке появился, когда там начались эфиры с моим участием. Евгения Луковкина вживую я видел мельком примерно раза полтора, а на телеэкране вижу его регулярно — в новостях, различных беседах с приглашёнными гостями. Мне нравится то, что он приглашает в свои программы, так скажем, «незатасканных» героев — не всем набивших оскомину министров и депутатов, которые без бумажки двух слов связать не могут, а действительно интересных молодых ребят, которым есть, что сказать. И темы он поднимает нужные — неофициозная культура города, малый бизнес с его реальными проблемами, а не вечными здравицами в честь губернатора, популяризаторы науки у него бывают. Надеюсь, что и я пригожусь для какой-нибудь темы…
— Какие ещё приятные бонусы есть в профессии? Узнают на улице?
— Ты знаешь, даже когда я начинал работать, не считал это приятным бонусом. Скорее, неприятный бонус, который накладывает на тебя ответственность, обязательства. «Смотрите, смотрите, вон Евгений Луковкин пошёл, а у него дырка на носке!». А если б меня никто не знал, ничего бы не было. Но я всё равно хожу в дырявом носке, потому что под кроссовками не видно. Я ценю свою профессию за возможность знакомиться с людьми. Причём не то, чтобы — сделаю селфи с этим, селфи с этим… Я всё в себе держу — кого встретил, какой он. Устраивать из этого фетиш в социальной сети на стене — упаси господь. Последний раз я фоткался с Кириенко в Сочи летом этого года. Просто забавно — это же был Кириенко, наш маленький генерал (смеётся). Коллега пошёл фотографироваться, я подумал: испорчу ему кадр. У него теперь селфи с Кириенко и Луковкиным.
— За политической жизнью следишь?
— Не слежу, мне неинтересно. Я смотрю канал Анатолия Шария. У меня такое ощущение, что я смотрю его, чтобы учить украинский язык. В 2014 году я ещё жалел, что нет перевода, а теперь я понимаю, о чём говорят украинские политики. Для меня это та самая журналистика, когда у тебя есть личный свечной заводик, поэтому ты в своём блоге говоришь всё, что хочешь. Свободной журналистики нет, ты же понимаешь. Даже моё интервью ты будешь пропускать через собственное восприятие. И что-то поставишь, а что-то нет. Я всегда привожу пример. Смоделируем ситуацию: приходит сотрудник либерального издания к себе в редакцию, а они там каждый день пишут, какой Путин плохой. Он приходит и говорит: «Не поверите, я сейчас видел, как котёнок упал в канаву, а Путин его спас. И рядом не было ни одной камеры. Никто не видел, только я. Давайте напишем». Ему говорят: «Ты с ума сошёл! Это же Путин, он тиран, он спас котёнка, чтобы его съесть». Потому что такова редакционная политика. А Шарий может говорить, что хочет. Если бы у меня был свечной заводик, у меня был бы свой канал, который рассказывал про популяризацию науки и исторические байки…
— В будущем ты себя примерно так видишь?
— Да в будущем я себя никак не вижу. Нечего смотреть в будущее. Когда отменили пенсию и сказали, что она будет посмертно выдаваться, а я буквально за месяц до этого говорил, что умру с микрофоном в руке или сидя за столом в студии. Я в отпуск на две недели уезжаю, у меня голова начинает пухнуть от того, что мне нечего делать. И хочется что-то написать, а пока некуда. И когда объявили, что пенсия мужчинам посмертно назначается, я обрадовался — до смерти буду работать. Отдыхать совсем не хочется.
Фото предоставлено Евгением Луковкиным
