«Иммерсивность – это прийти и почувствовать». Спикеры МКФ-2020 об искусстве и ожиданиях
В программе Х Международного культурного форума в Ульяновске традиционно пройдёт программа Открытого лектория «Культура 2.0». В этот раз эксперты расскажут про те сферы, с которыми ульяновцы знакомы пока мало, — иммерсивные выставки, научная коммуникация, тенденции современной мультипликации. Мы поговорили с тремя спикерами из этой сферы — основателем музея Altes Haus из Калининграда Александром Быченко, специалистом по научной коммуникации и выставочным решениям из Москвы Лидией Гуменюк и художником-сценографом из Санкт-Петербурга Тимуром Москаленко.
— Шесть лет назад мы с супругой открыли в Калининграде музей Altes Haus, с немецкого это переводится как «старый дом». Музей представляет собой настоящую квартиру кёнигсбергского купца рубежа 19 и 20 веков, там многое сохранилось из того, что было с самого начала – полы, окна, двери. Мы всё это отреставрировали, так как там была коммуналка. Состояние у всего было печальное, но пригодное к реставрации. Мы наполнили это пространство реальными вещами. Сейчас у нас в экспозиции нет никаких фейков, всё старое, всё настоящее. Ещё у нас есть огромное количество тех бытовых вещей, назначение которых современный человек даже представить себе не может!
Музей можно посетить только с экскурсией, во время неё мы рассказываем о жизни района, в котором построен дом, о жизни города, в котором был этот район, о жизни региона, в котором был этот город, и о жизни мира, в котором была эта страна… Фактически мы рассказываем о повседневной жизни людей на рубеже 19-20 веков.
Также мы занимаемся туристической деятельностью, у нас есть бюро Altes Haus, мы организуем поездки по Калининграду, области и ближайшим городам, а ещё по ближнему к нам зарубежью – Литве и Польше. Все эти поездки связаны с историческим наследием того региона, в котором мы живём. Мы рассказываем о тех народах, которые жили здесь, о пруссах, о викингах. Земля наша очень интересна и насыщена историческими фактами.
Сейчас занимаемся подготовкой второго музея, планируем его открыть в этом году. Он будет называться «Дом Китобоя», в нём будет рассказываться о жизни Калининграда 1960-80-х годов. Я сам – уроженец этого города и понимаю, что этот советский Калининград уходит как песок сквозь пальцы вместе с теми людьми, которые в нём жили, обычаями, традициями. Мне это больно. И я тоже хочу каким-то образом зафиксировать историю той повседневности. История парадных пятилеток, свершений и рекордов мне неинтересна, мне интересна жизнь людей.
Хоть наша тема звучит «Как сделать иммерсивную выставку», я не знаю, что такое иммерсивная выставка. У меня всегда плохо с такими вещами. Я знаю, как сделать хорошую выставку, хороший музей. Я по образованию не музейщик, до многого дохожу интуитивно. Я предприниматель, и в раньше музеи посещал редко, до того, как создал собственный. Придумал я его для того, чтобы людям вроде меня (а таких большинство) было интересно ходить в музей.
Мне всегда не хватало непосредственно моего участия, мне не хватало знаний о жизни обычных людей, а не императоров, много чего не хватало, и мы сделали такой музей. Я считаю, что любой музей должен говорить на языке, понятном его посетителю.
— Как в целом музеи переживают пандемию?
— Как ни парадоксально, во время пандемии и у нас в музее, и в регионе в целом стало больше туристов. За лето нас посетило в два раза больше людей, чем в прошлые годы. Хотя и раньше мы не жаловались на отсутствие посетителей, мы востребованы. Наш музей — достаточно успешный коммерческий проект.
— Были ли вы в Ульяновске? Что хотите посмотреть в городе?
— В Ульяновске я никогда не был, и очень благодарен организаторам форума за такую возможность – выехать в новое для себя место, побывать в музеях. Я уже списался с коллегами, кинул клич, кто и что мне может показать. Люди откликнулись. Планирую посетить и те музеи, которые связаны с жизнью Ленина, где воссоздана атмосфера жизни города.
— Наше кураторское агентство NADO работает, в основном, с проектами, связанными с наукой и технологиями и art&science, то есть с темами сложными и неоднозначными, мы работаем тем звеном, которое соединяет экспертов и учёных с художниками и широкой аудиторией, и с самими заказчиками, и помогает всем друг друга понять. В Политехническом музее мы с коллегами первое время разрабатывали новый язык для выставок по истории техники («Изобретая велосипед», «Авиация: утро новой эры», ВДНХ, 2015), чтобы показать не безликие машины, а символы тех или иных культурных изменений, окружённые историями людей. Старались уйти от сухих данных свойств и размеров ответами на вопрос, зачем это нужно и как это работает, максимально вписывали в контексты.
Мы просто отдавали себе отчёт в том, что любители техники, разглядывающие самолёты и данные о мощности его двигателя — это лишь небольшой процент потока посетителей, и, если мы хотим, чтобы на эти выставки приходил кто-то ещё кроме, условных, дедушек с внуками, они должны предлагать больше историй и эмоций. Затем мы долгое время занимались разработкой концепции научной экспозиции обновлённого Политеха и помимо самой концепции разработали первый в России Гайдлайн по научной коммуникации экспозиции. К сожалению, большая часть этой информации по Политеху и ряду других последних проектов (в том числе нашего агентства NADO) пока находится под NDA, но что-то я смогу устно привести в пример на самой дискуссии. В нашем молодом кураторском агентстве NADO мы недавно закончили проект концепции выставки о московской промышленности
— В чём заключается роль коммуникатора в науке и искусстве?
— Роль коммуникатора появляется как только вы решаете сделать проект не для своего профессионального сообщества, а для более широкой аудитории. Это, в целом, касается абсолютно любой сферы деятельности. Мы все — заложники своих знаний и компетенций: с опытом многие профессиональные вещи кажутся нам очевидными и присутствующими в бэкграунде абсолютно у каждого человека, но это не так. Поэтому нужен специалист, который за этим следит.
Коммуникатор — это посредник между экспертом и широкой аудиторией. Но он работает на оба лагеря: перед экспертом он — адвокат аудитории, и представляет её интересы, а перед аудиторией — адвокат эксперта, поскольку также в его задачи входит донести информацию корректно, не упростив до искажения смысла. То есть у коммуникатора в голове всегда минимум два варианта взгляда на один и тот же вопрос: и профессиональный и профанный.
Я думаю, роль коммуникатора выделилась сейчас на волне развития популяризации и моды на всеобщее и непрерывное образование (что-то такое между эпохой Просвещения и советским ликбезом). Профессиональным сообществам стало важно производить понятный и интересный продукт, поскольку это стало цениться. Будем честны, до недавнего времени большинство кураторов делали выставки для своих коллег, а не для широкой аудитории — аудитория должна была «тянуться», если ей хочется, к профессиональному уровню восприятия предмета. Я бы не судила, плохо это или хорошо, могу только сказать, что сейчас это просто неактуально. Большинство музейных кураторов, скажем так, старой формации, сейчас, по сути, выступают экспертами и консультантами, поскольку непосредственно сам процесс коммуникации и концептуализации материала для широкой аудитории, а не для своего круга, осуществлять не могут, хотя это и есть кураторская задача. Поэтому, кажется, что на данный момент кураторские группы, состоящие из нескольких человек разных компетенций работают эффективнее старой схемы с единоличным кураторством.
— Как пандемия повлияла на состояние ваших проектов, на то, что вы делаете?
— К сожалению, на один из наших проектов сильно повлияла пандемия, но мы нашли способ с этим справиться. В то время, когда все сидели на самоизоляции, нам необходимо было собрать информацию про московскую промышленность, договориться с музеями и предприятиями о предоставлении объектов на выставку. В итоге, мы собрали максимум по электронным каталогам, подключили все свои связи, чтобы удалённо проконсультироваться со специалистами закрытых музеев, и как только ряд ограничений сняли, посещали в день по несколько предприятий. В итоге, всё успели, но было нелегко.
В целом, коммуникатором удалённо по зуму работать возможно, иногда в зуме даже легче фасилитировать ход разговора, люди становятся менее конфликтными и эмоциональными. Если честно, мне не кажется, что пандемия, в итоге, сильно повлияла на музейную деятельность в целом. То есть, конечно, отменились и перенеслись многие проекты. Но, если в начале самоизоляции все ринулись в оффлайн-проекты и обсуждали, что музеи теперь станут окончательно виртуальными, то через месяц все уже так устали от диджитал-развлечений, что перестали говорить об этом как о глобальной трансформации самой идеи музея.
— Были ли вы в Ульяновске? Что хотели бы посмотреть в городе?
— В Ульяновск я еду в первый раз, и с удовольствием — давно хотела побывать. Знаю, в основном только хорошее о городе — есть несколько знакомых родом из Ульяновска. Из истории знаю, конечно, что в Симбирске родился Владимир Ульянов (Ленин) и что во время Великой Отечественной войны Ульяновск был местом эвакуации, а также, поскольку занималась проектами о металлургии и об авиации — что в городе был чугунолитейный завод и в советское время была Ульяновская лётная школа. Очень надеюсь успеть посетить побольше музеев.
— Я работаю в Студии «Шоу Консалтинг» с 2010 года, последние несколько лет – как главный художник. Когда Студия создавалась, в конце 2000-х, мы никак думали, что будем делать выставки, тем более иммерсивные. Мы и слов таких не знали. Большинство моих коллег и я сам – выпускники театрального института, основным направлением нашей деятельности всегда была художественная или техническая работа так или иначе связанная с театром, шоу и массовыми праздниками.
В 2012 году мы создали мультимедийный спектакль для осеннего праздника фонтанов Государственного музея-заповедника «Петергоф». И тогда же познакомились с генеральным директором — Еленой Яковлевной Кальницкой, в соавторстве с которой сделали еще несколько таких ежегодных праздников. Именно она предложила нам попробовать себя в новой для нас сфере – создании необычной музейной экспозиции. Она посчитала, что «театральный» подход будет верным для воплощения ее идеи «музея царских забав». И в 2014 году мы вместе придумали и реализовали достаточно дерзкую историю – историко-культурный проект «Государевы потехи», такой своеобразный «музей утраченных вещей», посвященный праздникам и забавам, составлявшим важную часть придворной культуры Петергофа. «Государевы потехи» — это несколько небольших залов, каждый из которых посвящен какой-то отдельной «потехе».
Так, например, мы рассказываем про Оперный дом, существовавший в Петергофе при Елизавете Петровне. Он сгорел еще в 18 веке и фактически про него мало что известно. Поэтому мы создали зал, наполненный барочной сценической машинерией, а в его центре поставили маленький механический театр, где открывается занавес, играет музыка и маленькие куколки выезжают и разыгрывают сценки из оперы «Психея» Жана-Батиста Люлли. Таким образом зрители получают эмоции, схожие с теми, которые получали, наверное, посетители того, настоящего, театра.
В зале «Императорские велосипеды» представлены уникальные велосипеды, принадлежавшие представителями императорской фамилии. Для этого зала мы создали видеоинсталляцию «Сны велосипедов»: сами велосипеды парят в воздухе на почти невидимых подвесах, с определенной периодичностью в зале меняется свет и шумовая картина, велосипеды как будто спят и видят во сне своих прежних ездоков.
Это получился удачный проект, но в то время мы даже не знали слова «иммерсивность». У нас это называлось театрализацией – когда в музей привносится элемент театра. И как-то так случилось, что с 2014 года музейное направление стало занимать все большее место в нашей работе. С тех пор мы реализовали ещё несколько проектов, которые основаны на принципах театрализации. В основном это достаточно камерные проекты, без огромных площадей заполненных видеопроекциями, но при этом очень точно продуманные и оснащенные всеми последними техническими штуками. Часто это даже невидимо для зрителя. Он иногда даже не понимает, какие технические и творческие усилия вложены в ту или иную инсталляцию и каким образом мы добиваемся от него той или иной нужной нам эмоции.
Все свои проекты мы любим примерно одинаково, но два самых любимых — это «Музей оловянного солдатика» и музей-спектакль «Дом игральных карт». И там, и там в основе – огромные коллекции уникальных предметов.
В музее солдатиков – это, конечно, оловянные солдатики. Коллекция принадлежит Мемориальному музею Суворова, ну и понятно, что это вроде как должно быть для мальчиков, в первую очередь, ну и для военных историков. Но в этом музее мы создали мультимедийный кукольный спектакль «Стойкий оловянный солдатик» по сказке Андерсена, который является сердцем экспозиции, а значит весь музей оказывается интересен не только мальчикам, но и девочкам. Может быть, это несколько сентиментально звучит, но именно «очеловечивание» солдатика через сказку, как мне кажется, дает именно ту правильную эмоцию, которая помогает зрителям в дальнейшем воспринимать большие и серьезные инсталляции «Последний парад императорской гвардии» и «Переход Суворова через Альпы», которые уже посвящены отечественной военной истории без всяких скидок.
Что касается «Дома игральных карт», то для него была создана концепция некого «дома с привидениями». Переходя из зала в зал зрители сталкиваются с различными историческими и литературными персонажами, каждый из которых таки или иначе связан с карточной игрой. В первом зале нашла воплощение совершенно «безумная» идея — там за карточным столом сидят Екатерина II, Александр III и Николай I и ведут беседу несколько сновидческого плана. В зале используется технология фейс-мэппинга, лица живых актеров проецируются из миниатюрных видеопроекторов на лица полноразмерных кукол в исторических костюмах. Дальше немного сумбурно, как в «Алисе в Стране чудес», в одном зале показывается некий аттракцион, в другом зале экскурсовод показывает экспонаты, потом опять шоу, опять экспонаты и так далее.
Многие проекты мы делаем полностью, что называется, «под ключ» — от замысла, идеи до открытия и красной ленточки на входе, включая все стадии: концепция, техническое задание, проект. Но есть проекты, где Студия занимается только такими вещами, как технологическая интеграция, управление проектом, менеджмент Это помогает наиболее полно воплотить идеи и концепции других авторов.
В таком качестве Студия принимала участие в огромном проекте «Хранить вечно», проходившем в Санкт-Петербургском манеже. Проект был посвящен 100-летию превращения бывших пригородных императорских резиденций «Гатчина», «Павловск», «Петергоф» и «Царское Село» в общедоступные музеи. Концепцию проекта создали худрук Большого драматического театра Андрей Могучий и театральный художник Вера Мартынов.
В этом проекте я выступал исключительно в роли зрителя – на нём работали мои коллеги. Но своими впечатлениями хотел бы поделиться. Как зритель я был потрясен, насколько захватывающим может быть подобное зрелище. Безусловно, огромную роль для этого проекта сыграла Алиса Бруновна Фрейндлих, чей голос сопровождает зрителя почти все время нахождения на выставке. Она ведёт рассказ от имени вымышленного персонажа, чья история собрана из кусочков многих подлинных биографий. Этот персонаж – девочка, которая родилась в семье дворцового служащего в одном из пригородов, потом случилась революция, она потеряла родителей, потом стала сотрудником музея, участвовала в эвакуации экспонатов во время Великой Отечественной войны… Например, там был зал, стилизованный под тёмный товарный вагон, посреди которого накрыт огромный стол с бутафорской едой. А голос героини рассказывает про ужасы ленинградской блокады, и лишь в какой-то момент говорит, что вот вчера приснился огромный накрытый стол. И в этот момент ты понимаешь, что находишься внутри сна женщины, переживающей сейчас блокаду.
— Как в целом музеи переживают пандемию?
— Что касается музеев и пандемии. Мы с женой недавно впервые за восемь месяцев попали в Эрмитаж, билеты заказали по интернету (иначе нельзя), пришли к указанному времени. В Эрмитаже прекрасно – почти нет людей… но мы же понимаем, что для музея это катастрофа. Без толп туристов музеям не могут нормально функционировать, зарабатывать деньги.
В апреле, когда все сидели на карантине, были очень востребованы онлайн-мероприятия, но сейчас все посмотрели и успокоились. Это невозможно смотреть бесконечно и сложно монетизировать. Тот же театр предполагает наличие живого актера на сцене и живого зрителя в зале, за что платятся деньги. Музей – это тоже место куда ходят, а не которое показывают дома по телевизору. Иммерсивность, кстати, и про это тоже – прийти и почувствовать. Но именно что прийти.
— Были ли вы в Ульяновске? Что хотите посмотреть в городе?
— Я в Ульяновске никогда не был и, если бы не этот прекрасный повод, скорее всего, и не побывал бы. Как любой советский школьник я знал, что Ульяновск – это родина Ленина, но в годы СССР я не попал туда, а в постсоветские годы не было таких поводов. Мне хочется посмотреть на город, я уже видел в Гугле всю эту красоту. Хочется увидеть в каком состоянии знаменитый музей Ленина, который в советское время все знали. Хочется оценить, что осталось от него сейчас. И, конечно, хочется пообщаться с коллегами, посмотреть что интересного происходит в городе, надеюсь успеть хоть что-то.
Фото: фонд «Ульяновск – культурная столица», alteshaus.ru, peterhofmuseum.ru, pixabay.com