Кирилл Глинкин. «Серый кардинал» ульяновской молодёжной политики

Герой нового интервью, 26-летний Кирилл Глинкин, сейчас занимает должность начальника управления внешних связей Ульяновского государственного университета и, безусловно, заслуживает внимания, ведь его фишка в колоссальной работоспособности. «Есть задача – найдется и решение» — вот девиз, которым он обычно руководствуется. И, ко всему прочему, Кирилл — интересный собеседник и незаурядная личность. С молодым человеком беседовала Ксения Княгинина.

— Расскажи про свою семью, как тебя воспитывали родители…

— Родители воспитывали очень самостоятельного ребёнка. У меня молодая мама, молодой отец, они 1974 года рождения. В 20 лет у них появился я. В 4 года мне на день рождения подарили микроволновку, чтобы я мог себя обеспечить едой, если родители спят. Мне было лет 13, мама начала работать стюардессой, и я сам себя обслуживал: готовил, стирал, убирал и т. д.

У нас большая семья, и я первый ребёнок, избалованный. Одна бабушка на тот момент жила в Германии, другая постоянно возила подарки из Польши, в общем я был ребёнком, у которого было всё.

Когда я приходил куда-то с родителями, меня просили рассказывать стихи, я рассказывал, а все умилялись. Есть забавная история с микрофоном. Всё пошло со свадьбы моей тётушки. Там я увидел тамаду, в первый раз познакомился с микрофоном, было мне 3-4 годика, я его забрал у ведущего и рассказывал стихи полсвадьбы. С тех пор я просто обожаю микрофон.

— Ты никогда не боялся публики, с чем это связано?

— Наверное, это началось ещё с детского сада. Садик у меня был отличный, голова пухла, потому что это были уроки каждый день, в том числе английский. В садике мы выучили гимн студентов Gaudeamus Igitur (смеётся), поэтому я до сих пор его знаю. В школе, даже в вузе, для меня было удивительно, что люди его не знают. Ещё в садике были крутые утренники — благодаря педагогам, которые там работали. Всевозможные танцы, театральные постановки, мы до сих пор их пересматриваем с семьёй, ржём. У меня всегда были главные роли.

— Каким ты был в школе?

— Школу можно разделить на два больших периода. Класса, наверное, до шестого я думал, что меня отчислят, я очень плохо учился. Когда перешёл в старшую школу, мне было всё лень, у меня не было никаких стимулов, двойка по литературе за четверть. Но спустя определённое время какой-то тумблер включился, я понял, что надо учиться правильно. У меня появились стимулы: областная станция юных натуралистов, клуб вожатых, куда я начал ходить и участвовать во всяких прикольных движухах.

— В какой вуз ты поступил и как ты выбрал эту профессию?

— Я точно понимал, что это должно быть что-то социогуманитарное, то есть не математика и не естественные науки. Поэтому пришлось выбирать. Я поступил на бюджет на инфак, но моя семья решила, что я моментально там женюсь. Я до конца не понимал, чего всё-таки хочу, и тут появился замечательный факультет трансферных специальностей УлГУ, где была специальность «Реклама и связи с общественностью + юриспруденция», то есть я мог развиваться как творческая личность: писать различные тексты, фотографировать, пробовать создавать рекламу и чётко оценивать законодательство. И я понимал, что впоследствии, если я даже не буду работать по этим двум специальностям, то одна мне пригодится как для человека, работающего с людьми, а вторая с точки зрения обывателя. В вузе, кстати, у меня не было общественной жизни. Но на первом курсе, меня пригласили работать педагогом-организатором на станцию «Юннатка». Мне сначала нравилось, но потом я понял, что перегорел. После завершения первого курса я сдал досрочно сессию и уехал в Сочи.

– Что ты там делал?

— Работал официантом. Просто взял билеты, сделал медкнижку и уехал один, потому что ребят, которые тоже хотели ехать, не пустили. Только на второй день пути я стал понимать, что еду в совершенно другой город. Если я и знал кого-то в Адлере, то в Лоо я не знал никого, а работать нужно было по предварительной договоренности. Мои попутчики говорили: «Кирилл, ты вообще отбитый чувак».

Я приехал в Лоо и получил работу. В итоге, это было самое лучшее лето в моей жизни, самая лучшая компания: Илья из Твери, который 2500 км доехал автостопом, Маша из Челябинска, которая тоже всё бросила и решила уехать в Сочи. Мы могли вечером решить, что нам надо, например, в Абхазию, а электрички уже не ходили. Мы просились в вагоны, говоря проводницам, что работаем в Адлере, нас пускали, и спустя пару часов мы оказывались в Абхазии.

— И ты вернулся…

— Да, отдохнувший, сменивший деятельность и заряженный. На станции «Юннатка» мне предложили набрать группу ребят, с которыми я в дальнейшем буду выезжать на смены, проводить всякие тренинги, семинары, ну в общем заниматься культмассовой программой, которая была в рамах экологической направленности. Это всевозможные летние походы, три раза в год, выезды в лагеря.

На последнем курсе я бросил всё, мне надо было заняться учёбой: написать два диплома и сдать ГОСы. Но примерно через неделю мне предложили попробовать свои силы в молодёжной политике в региональном Минобре.

— Как тебя заметили?

— Работая в «Юннатке», я часто взаимодействовал с Министерством образования и науки. Я сперва говорил, что закончу университет, благополучно уеду работать в Москву и буду продолжать там жить, строить карьеру и развиваться. Но не уехал, потому что отношение к Ульяновску у меня поменялось. Окончательно оно изменилось совсем недавно и в лучшую сторону.

— Что стало причиной?

— Я люблю свой город, но, как любой молодой человек, хочу развиваться и за это получать деньги. И в определённый момент я понял, что живёшь ты в Ульяновске, Москве, Санкт-Петербурге или в любом другом городе России и мира, ты везде можешь получать деньги, зарабатывать, реализовывать себя и развиваться.

— Ты можешь назвать себя перфекционистом?

— Да.

— В чём это проявляется?

— В школе дневник у меня был полностью заполнен, всегда. И там были написаны даже те домашние задания, которых не было — чтобы заполнить клеточки (смеётся). Я привык делать всё вовремя. Я ненавижу, когда меня ждут, практически никогда не опаздываю, если это не какое-то ЧП. У меня вонючий комплекс отличника, от которого я пытаюсь периодически избавиться, потому что иногда это напрягает. Я веду персональные планы развития, ставлю себе цели на год, контролирую в рамках работы, своих сотрудников «от и до», у меня всегда прописан функционал каждого, есть схемы/таблицы взаимодействия между всеми, прежде чем начать какое-то дело, расписываю его по целям. Я глубоко люблю копать.

— Тебя это не напрягает? У тебя всё расписано, но до этого ты рассказывал, что просто собрался и уехал в Сочи. Как в тебе это сочетается?

— Сам не знаю. То есть, расписаны у меня рабочие цели. А в повседневной жизни я могу в 11 вечера захотеть уехать с палатками в Криуши, сесть в машину и уехать. Мне кайфово, когда есть такой спонтанный отдых.

— А если что-то идёт не по плану, это не выбивает тебя из колеи?

— Раньше очень жёстко реагировал. Элементарно, когда летит сценарий какого-то выступления и надо изменить фамилии людей, меня колбасило. А сейчас такого нет, я готов двигаться, даже за три минуты до начала. Если есть задача, то её нужно выполнять.

Вообще, когда я прихожу на работу, то делаю очень большую ошибку – всегда показываю то, что умею. И поэтому круг моих профессиональных обязанностей очень быстро, как снежный ком, начинает вырастать. Ну, а «дураков работа любит», так в Минобре и получилось. Основные темы, которые у меня были, — молодёжное самоуправление и волонтёрство.

Я года полтора отработал и начались разговоры, что министерство образования и молодёжка разделяются, и Министерство молодёжного развития выходит как отдельное юридическое лицо. 

Вернусь к Минобру, это махина, которая реально сворачивает. То есть, я себя, как сотрудник, сначала в управлении образования, потом на госслужбе, чувствовал достаточно защищённым. Когда готовил какой-то приказ или распоряжение, понимал, что его посмотрят, что меня 25 раз вызовут, что мне по башке надают за этот приказ или распоряжение. Но я осознавал, ответственность моя снижается, потому что этот документ пройдет столько кругов, что на выходе он, если не идеальный, то близок к такому. И поэтому, там было комфортно, у нас и сотрудников на тот момент было достаточно.

После того, как два министерства разделились, конечно, стало очень сложно. Начнём с того, что мы сами писали положение об этом министерстве, согласовывали его, выпускали акты, нам, естественно, тоже их отсматривали, но разделение проходило сложно.

В силу нагрузки, занятости, в силу, скажем, достаточно спорного руководства люди начали расходиться. А здесь, это опять же комплекс отличника в голове: можно тоже уйти, но были недоделанные дела, были интересы. Ну и светлые времена тоже были, я не говорю, что это сплошной шлак и меня постоянно колбасило. Нет, реально, были хорошие темы, правильные посылы и стимулы, но, в основном, всё это тогда, когда был сильный экономический и правовой аппарат.

Ну, например, мы организовывали интересные встречи с молодёжью, могли выходить на различные категории: студенческие отряды, молодые танцоры, молодые актёры, всевозможные волонтёры. Помогали в организации чемпионата мира по хоккею с мячом. Я мог спокойно уйти работать на чемпионате, и от этого не страдала общая концепция. Мы искали новые формы встреч. На тот момент у нас появилась встреча «экспресс-диван», когда ребята в режиме пятиминутных спичей общались с властью. Мы наполняли встречи молодёжи с властью каким-то дополнительным содержанием, и у нас хватало на это времени. Например, встречу с молодёжным правительством однажды мы провели на конно-спортивной арене, где руководство конного клуба могло презентовать свою деятельность губернатору. Соответственно, он мог дать какие-то поручения для развития этой деятельности, в то же время ещё и поговорить с нами. То есть мы за один период времени могли решить две важные задачи.

— Когда я пришла работать в министерство, то для меня это было достаточно сомнительным местом, но я всегда удивлялась, что ты и Лена тянули на себе огромное количество вопросов. Как вам это удавалось?

—  Было сложно. Сказать, что мы круто реализовывали молодёжную политику, я не могу. Я могу сказать, что мы поддерживали её состояние такой, какая она была до этого. То есть вносить какие-то новые идеи, темы было невозможно. Золотой период в молодёжке был, на мой взгляд, когда мы проводили здесь Всероссийскую студенческую весну. Да, тогда было круто. Я на тот момент не очень был включен в общественную повестку региона, занимался экологией, но все равно было слышно: люди знали, что такое «Студенческая весна». Люди узнавали кто такие волонтёры, кто такие организаторы, что современная молодежь делает.

Как мы тянули? Блин, наверно, нас двигала любовь к своей работе. То есть нам было интересно, мы очень уставали, но понимали что на нас, вот это я считаю одним из самых важных факторов, завязаны люди. Мы можем подвести власть, руководителей, но мы не можем подвести людей, которые рядом с нами. Личное желание, альтруизм какой-то, гиперответственность и моя, и Лены Гольдиной, отсутствие своей свободы, личной жизни. Мы всегда были на работе. Нам это было интересно, и отдыхали мы тоже в рамках работы. Иногда тем самым убивали себя.

Например, случай на ПФОшном форуме «Иволга». Делегация Ульяновской области должна была туда выехать, а у нас у единственного региона не было на тот момент шатра. Кое-как пошли на встречу в министерстве образования, мы нашли деньги на этот шатёр, но не нашли деньги на его установку. Мы не могли кинуть ребят, поэтому я, Миша, Олеся, Лена поехали ставить его сами. Приехали на поляну, время было часов 10 утра, закончили его ставить в полдевятого следующего дня, то есть мы не спали. Мы думали, что шатёр не так сложно собирать, а оказалось, когда мы его привезли, что это сотни три палок полутораметровых, которые нужно было скрепить между собой, а потом ещё сверху закинуть тент. В общем, весёлая была история.

— Ты можешь назвать себя чиновником?

— Наверное, нет. Сейчас, по крайней мере. Потому что мне удалось совместить чиновничью строгость, которая была привита в Минобре, с желанием общаться, делать что-то новое, прикольное, чтобы год не был как день сурка, чтобы все менялось, видоизменялось, появлялись новые люди, красивые проекты. Я полный визуал, мне нужны картинки, но в то же время хочется, чтобы это было идеологически круто. Молодёжь интересна чиновникам, в первую очередь тем, что она не даёт стандартизировать голову, и они перестают думать, что всё делают правильно только потому, что они так думают (смеётся).

Например, ты организуешь проект и предполагаешь: «Сейчас туда все пойдут», а нихрена подобного. И ты понять не можешь: вроде все задачи выполнил, всё сделал, а туда никто не пришёл. Да потому что неинтересно! Это как хорошее социологическое исследование,  надо анализировать.

— Ты хорошо говоришь, держишься на публике, знаешь систему, но ты всегда не на передовой, а как серый кардинал стоишь позади, при том, что говорил,  что любишь быть у всех на виду. Почему так?

— Хороший вопрос. Я очень долго пиарился, и мне это нравилось.

— То есть ты пиарился не на публику, а в определённых кругах?

— Да. У меня и сейчас продолжается период, когда я практически не появляюсь на политической и общественной арене. В один момент я понял, что нужно немножко поработать внутри, чтобы показать на что способен.

Когда работаешь внешне – ловишь свой негатив, то есть первое лицо всегда страдает больше: и от руководства, и от публики.  И здесь я понял, что абсолютно спокойно могу работать внутри, чтобы меня не видели, тем самым избегать внешних наездов, конфликтов, не травмировать ни себя, ни свою семью, никого. Спокойно адекватно жить и понимать, что делаю крутые штуки. Просто видят не меня. Я нормально оцениваю себя, поэтому могу оценить и выхлоп. Не обязательно, что общественность скажет: «Да, Кирилл молодец». Мне достаточно того, что скажут: «Проект был классный».

Внутри работать тоже хорошо, ты можешь получать дополнительные компетенции. Вот, например, УлГУ – это ещё одна работа, где я сидел на должности начальника отдела молодёжной политики и культурно-массовой работы, но пока руководитель на совещаниях и ещё где-то, я мог наращивать свои компетенции в юридических или финансовых документах, идеологически выстраивать работу, взаимодействовать со студентами.

— Сколько процентов в твоей жизни изначального планирования, а сколько — «повезло, хорошие люди рядом»?

— В основном – это просчёт, если мы говорим про сферу работы. Я считаю, смотрю, анализирую. Я могу не любить людей, но они станут моими хорошими друзьями, если того требует ситуация.

— Даже так?

— Ну, они так будут думать. Но я сейчас не говорю про закрытый круг друзей.  Это двенадцать человек. Эти люди знают многое. Остальные… считают меня другом, я так не всегда считаю, и могу им это сказать. Знакомый – да, взаимодействие – да.

Ну ещё есть такая тема, когда люди нужны, а ты понимаешь, что они будут рядом с тобой, если ты с ними будешь общаться и взаимодействовать. Это страшная штука, страшно об этом говорить, но это есть. К сожалению, пользоваться людьми приходится.

— Как ты думаешь, у тебя враги есть?

— Очень долгий период времени я пытался для всех быть, если не хорошим, то достаточно нейтральным. И, в общем-то, у меня это получалось. Я заводил свои знакомства, искал людей и понимал, что взаимодействие вокруг меня происходит. И ребята реально готовы за мной пойти, что-то реализовать. Конечно же, «доброжелатели» есть, но их мало, и среди них есть интересные личности. Хотя, если бы я был на публике, то их было бы больше.

— В итоге ты из молодёжной политики ушёл в коммерцию?

— Я ушёл из молодёжной политики на «Дорожное радио», пытался продавать, но понял, если я в общественной сфере могу заставлять себя любить продукт, потому что, так или иначе, это мой продукт, то в коммерческой сфере продукт уже создан, и ты должен продавать конкретный товар, услугу или ещё что-то. И если ты не веришь в этот товар или услугу, то в чём смысл? Тебе приходится обманывать. И эта идея в голове у меня загрузилась, я её три ночи проспал, прокрутил и понял: мне это не надо. Я очень быстро понимаю, надо мне или нет. Если у меня есть какой-то спортивный интерес: чего-то достичь, чему-то научиться, то да. А когда у меня этого нет, или это есть, но я не понимаю дальнейшее функциональное назначение, то очень быстро отказываюсь.

— Дай совет, как быстро определить, что нужно, а что – нет.

— Надо понимать, куда ты стремишься дальше. Приходя на ту или иную работу, ты должен понимать, какая компетенция тебе интересна. Например, я хочу войти в топ-менеджмент крупных компаний. Первое, что мне надо: понимать коммерческую систему устройства компании, как взаимодействовать с поставщиками, подрядчиками и всеми остальными, приобрести управленческий навык. Соответственно, до трудоустройства на какую-то крупную ставку ты должен побывать в коммерческой сфере, причём на должности специалиста в небольшом отделе, прочувствовать, как это устроено, посмотреть, что это такое. Далее поуправлять хотя бы небольшим коллективом, чтобы понять, как распределять обязанности. Потому что управленческий навык очень интересно формируется.

Я когда пришёл в УлГУ, у меня в подчинении было четыре человека. А я всегда привык работать на себя, то есть командировки – себе, если они крутые, какие-то образовательные штуки, поездки всякие – себе, премию — тоже себе. А когда ты приходишь на руководящую должность и у тебя есть кто-то в подчинении, ты уже не думаешь так сильно о себе, и тебе в голове это необходимо переварить. У тебя есть сотрудники, которые должны развиваться, и у которых есть свой интерес и, если ты хочешь, чтобы они активно, хорошо на тебя работали, то ты должен им какие-то ништяки давать. И вот здесь происходит перераспределение каких-то благ, которые спускаются сверху, между собой и своим коллективом, это очень меняет.

— Откуда у тебя на все столько сил?

— Говорят же, чтобы быть счастливым в жизни, нужно найти работу, которая тебе нравится. У меня так и получилось. Есть, конечно, проблемные вопросы, люди, которые не нравятся, но так или иначе, приходишь и понимаешь, что делаешь прикольное дело, которое полезно людям.

Фото предоставлены героем интервью