Архитектор Михаил Капитонов. К своим 32-м достиг мастерства буддийского монаха - Darykova.Ru

Архитектор Михаил Капитонов. К своим 32-м достиг мастерства буддийского монаха

Рубрики:
Интервью
Социальные сети:
ВКонтакте | Дзен/ОбнимиМеня

Михаил Капитонов для меня всегда образец стиля и элегантности. Я периодически встречаю его на улице — и своим видом он радует глаз. Миша — визуал, он старается найти красоту и гармонию во всем, и даже кафе выбирает по принципу, откуда лучше вид. Мы встречаемся в одном из заведений города, где много солнечного света: за окнами крыши, крыши, весеннее небо, прямоугольничек гостиницы «Венец». Это сразу располагает к приятной беседе.

11 апреля у Миши день рождения, ему исполняется 32 года, и мы решили подарить ему интервью. Это далеко не первый наш разговор, но на этот раз он получился не совсем архитектурным. Мы поговорили обо всём на свете — о глянцевых журналах и спиртных напитках, о городах и способности воспринимать мир, о поколениях и переменах…

«Я, как буддийский монах, смотрю на мир: есть цветок, и его красота в его недолговечности»

— День рождения для тебя грустный повод или пока радостный?

— Скорее, нейтральный. За этот год изменилось достаточно много. Одно из серьёзных событий, которое мы сделали, — это международная конференция «МодУль». На этот год пришёлся и пик моей общественной деятельности, можно говорить о результате большой работы в сфере популяризации архитектуры. Это всё и вылилось в организацию конференции. Кроме того, прошедший год стал своеобразным пиком, после которого у меня начался кризис мотивации в общественной деятельности, переосмысление того, зачем я этим занимаюсь. Это было прикольно, интересно, но нет особого желания повторять.

— Настолько трудоёмко было?

— Знаешь, я раньше сильно «болел за архитектуру», это резонировало в душе. Особенность архитектора, его профдеформация — мы видим неочевидную красоту пространства, то, чего другие не видят. Основной посыл был — поделиться видением красоты, сказать: это же круто, вот смотрите! И это выливалось в желание сохранить, поставить на охрану, донести ценности, чтобы эта мысль материализовалась в головах людей. А  за последние несколько месяцев мои взгляды поменялись. Я, как буддийский монах, смотрю на мир: есть цветок, и его красота в его недолговечности, в том, что он увядает на следующий день. Я подумал, что здания, город — это часть нашей жизни, и пытаться консервировать её не нужно. Я понял, что мне совершенно не близка борьба, не готов я лезть на баррикады, что-то отстаивать, навязывать свою точку зрения. Поэтому я просто радуюсь, что видел эту архитектуру такой, какой она была. И сейчас я совершенно спокойно воспринимаю то, что мы 70-80% от неё просто потеряем, она перестроится, изменится.

Ты видела, как в Греции закончили реставрацию Парфенона? Нет? Он сейчас стал таким новеньким, лубочным, раскрашенным… С этой реставрацией у него огромная часть очарования пропала: руина оставляет простор для мыслей, для чего-то большего, чем оно есть. Поэтому относительно архитектуры я понял, что мне не слишком интересно пытаться доносить эту точку зрения. Знаешь, есть люди, которые собирают марки. Как хобби это нормально, но если человек начинает всех убеждать, что марки — это круто, все должны собирать марки, ты думаешь, что он как минимум странный.

Фото: Ира Кулешова

— Тем не менее, люди тебе благодарны за постоянную работу. Я недавно общалась с сотрудницей Аксаковки (Ульяновская областная библиотека для детей и юношества им. С.Т. Аксакова, один из сохранившихся памятников советского модернизма — прим. ред.), и она рассказала, что здание библиотеки сохраняют, а не перестраивают во многом благодаря тебе.

— Я наблюдаю за этой ситуацией, недавно был на встрече заинтересованных горожан. В общем, ситуация — как везде, очень трудный диалог, никто никого не слушает, все просто высказали свои мнения, а совместной работы нет. Это, наверное, одна из глобальных проблем нашего общества — неумение вести диалог. Меня сильно всё это не задевает, отчасти даже успокаивает. Я вижу, что проект здания после реставрации меняется, всё больше учитывается первоначальный облик. В среде архитекторов кипиш поднялся из-за того, что никто не знает, что там будет, информации нет нигде. По сути, каждый участник отметил: в Ульяновске нет площадки для обсуждения этих проблем, нет даже привычки собираться и обсуждать. Я думаю, дальше всё будет спокойно: государственные деньги, государственные контракты, то есть, условно, когда паровоз встал на рельсы, он просто прёт.

— По поводу места для обсуждения. Недавно я встречалась с Дмитрием Ежовым, который стал новым председателем региональной Общественной палаты. Он предлагает там и обсуждать самые разные проблемы, чтобы палата не была декоративной, а работала по-настоящему.

— Да, согласен, Общественная палата — это одно из мест, где эти вопросы могут решаться. Но кроме всего прочего, нужна привычка, люди должны знать: решать различные вопросы можно в именно этом месте. Ещё одна особенность — в сфере строительства и архитектуры существует юридический вакуум. Обсуждать можно сколько угодно, но никаких рычагов влияния нет. В Ульяновске остался единственный градсовет при комитете охраны памятников культурного наследия, они занимаются только объектами со статусом ОКН (объект культурного наследия — прим. ред.), соответственно для любого обычного здания нет механизмов, как можно повлиять на внешний вид. Есть только градостроительные вещи — план участка, градплан, всё остальное зависит от застройщика, инвестора, архитектора… Государство оттуда самоустраняется.

Фото: Ира Кулешова

«Мы работаем для «поколения фейсбука»

— Вернёмся к подведению итогов. В этом году у тебя появилась новая работа, я правильно понимаю?

— Это второе важное событие. Несколько трансформировалась моя частная практика, мы объединились с партнёром, Арсением Куряевым, в бюро. Мы развивались параллельно в одной сфере, но приобрели разный опыт. Назвали бюро, недолго думая, «Куряев и Капитонов». Мы работаем только с физическими лицами, то есть с теми, кто хочет строить дом для себя — индивидуальные жилые дома, коттеджи. Но выбрали сегментацию — ограничения по стилистике, нам близок современный стиль. Мы проектируем дома для современно мыслящих людей, так скажем, для «поколения фейсбука» — это те, кто сейчас входит в экономическую зрелость. Пока что основные ресурсы сосредоточены в руках людей 55+, самые большие чеки там. Мы же работаем с людьми от 32 до 45 лет — но это очень условно. Определяющим здесь является не возраст, а система мышления человека, его взгляды, мировоззрение. Часто дома заказывают представители силовых ведомств, они серьёзные ребята, но по эстетике их в большинстве случаев привлекает классика, чугунные решётки с розочками и тому подобным. А такая архитектура нам не близка.

Первая моя работа была, когда я учился в Самарском государственном архитектурно-строительном университете, — мы со старшими ребятами клеили макеты. В Самаре недалеко от железнодорожного вокзала располагался водочный завод «Родник», и в какой-то момент он вынес производства за город, а в центре старинные корпуса превращали в лофты, надстраивали, создавали деловой центр. Мы там клеили огромный макет — примерно 2 на 3,5 метра. Было несколько отдельных частей, огромные ящики, мы целое лето этим занимались. Кстати, там, в этой мастерской, валялся журнал Esquire, я его взял — и просто провалился! Такие интересные тексты, подборки, рецензии. Видно было, что писали умные люди. Я буквально прочитал его от корки до корки и после этого стал его покупать, пока он не стал повторяться из номера в номер по одному шаблону. Жаль, что сейчас таких журналов нет — весь глянец совершенно нечитаемый и пустой. К рекламе в прессе и к тому, что её может быть до 50%,  я отношусь нормально. Но ведь сейчас ни обзоров, ни статей интересных нет.

Фото: Ира Кулешова

«Я вдруг с удивлением обнаружил что отдаю предпочтение коньяку, хотя всегда жил с уверенностью, что виски — любовь моей жизни»

— Недавно прочитала у тебя в соцсетях, что ты от виски переходишь к коньяку. С чем это связано — с взрослением?

— Для меня самого удивительно! Конечно, я и раньше был знаком с коньяком, но я его не любил, мне он казался сладковатым, не моим напитком. Всё началось в Пензе, куда мы возили выставку и проводили там лекцию по модернизму, организаторы презентовали нам бутылку армянского коньяка 20-летней выдержки. Рюмочка за рюмочкой… и постепенно я понял, что когда в баре рядом стоят виски и коньяк, я наливаю коньяка! А если говорить про взросление… Смена вкусов и большая осознанность в делах питейных — это приметы взросления. В студенческое время тебе всё равно, что ты пьёшь, ты мечтаешь просто повеселиться. Постепенно появляется культура, вдруг понимаешь, что хочется не просто выпить, а погрузиться в атмосферу бара, сесть за стойкой, взять красивый бокал… Это некий ритуал. С возрастом начинаешь знать свою норму и понимать: ещё один виски и всё, иначе завтра будет не очень хорошо.

— У тебя есть любимые места, где тебе приятно сидеть за стойкой?

— Да, конечно. Любимый бар у меня — Vse Svoi. Там идеально всё: размер, атмосфера, цены… Ещё мне нравятся заведения Дмитрия Акулина, но они, в первую очередь, цепляют красотой картинки. Ходишь туда, потому что визуально красиво — бар, выкладка бутылок, свет, дизайн, там классно сидеть. Но эти заведения больше про поесть, и туда я чаще хожу на бизнес-ланчи.

— То есть ты визуал? Для тебя важна картинка?

— Да, я понял, что мне больше всего нравятся места, где красивый вид из окна. Вот даже здесь, в «Полдне», главная «фишка», которая меня цепляет — это уникальный вид по-над крышами, которого нигде в Ульяновске больше нет. Мы здесь сидим, а за окном совершенно не ульяновская картинка. И по этому же принципу мне, например, нравится «Пекарня от Марка»: даже не еда, не интерьер, а то, что ты садишься у окна, наливаешь чашечку кофе и смотришь на поток пешеходов. Самое трафиковое место — это там, где город максимально город.

«В плане прогулок Ульяновск тесноват: начинаешь ходить по одним и тем же маршрутам»

— А где ты любишь гулять в Ульяновске?

— У меня сформировался определённый маршрут — улица Гончарова, бульвар Пластова, Венец, через площадь Ленина по улице Ленина обратно до Гончарова. Такой вот кружок получается. Иногда дохожу до обелиска на площади 30-летия Победы, иногда — до «Аквамолла». В плане прогулок Ульяновск тесноват: начинаешь ходить по одним и тем же маршрутам. Наверное, главное, что даёт крупный город — серьёзная городская среда и вариативность сценариев. Ты выходишь прогуляться и можешь сделать это разными способами. Если город достаточно большой, этих маршрутов будет много. Москва, Санкт-Петербург, Казань, Екатеринбург дают нам простор для построения маршрута. Каждый раз — новые эмоции. Когда ты давно не был в этом месте или попадаешь туда впервые, получается определённая заправка новыми впечатлениями, что для современного человека, работающего мозгами, жизненно необходимо. Возможность путешествовать внутри своего города — главная роскошь, которую он предлагает своим жителям.

— А тебя Ульяновск сейчас устраивает? Или ты периодически возвращаешься в Самару?

— Я остановился на Ульяновске, думаю, что ближайшее время буду жить здесь. Я понял, что мне близок этот город, я его люблю. Если я захочу в мегаполис — я всегда могу поехать в Москву, схожу на джазовый концерт, погуляю по переулкам, посмотрю те районы, в которых я ещё не был, но для этого не обязательно переезжать туда жить. Я стал открывать для себя местный туризм, когда до соседнего города доезжаешь и гуляешь там, ведь везде можно найти что-то интересное и то, насколько тебе понравится место, зависит от твоей активной позиции.

— Как ты проводишь своё свободное время? Какие у тебя увлечения?

— Я, конечно, стараюсь расширять свой опыт, получать новые впечатления, но архитектура — всеобъемлющее занятие. Это и работа, и ремесло, и творчество, и досуг. Достаточно много моих движух, экскурсий, я делал именно для того, чтобы переключиться. В какой-то момент из отдыха это становится основной деятельностью и так же начинает утомлять. Я даже не могу сказать, что у меня есть хобби или пристрастие…

— Я знаю, что твои родители собирают картины… У них же много работ объединения «Левый берег» (неформальное объединение художников, созданное в 1986 году в Ульяновске — прим. ред.)?

— Так получилось, что к ним много лет просто стекались эти картины, потому что они дружили с авторами и были внутри арт-тусовки. Постепенно они стали целенаправленно их собирать, было и такое, что работы пылились в подвалах. Я наблюдаю со стороны, но мне самому эта стилистика не очень близка. В целом же, у меня есть ощущение, что советское культурное наследие только сейчас начинает выбираться на аукционы, чисто коммерческая его стоимость будет расти, и мы ещё увидим шокирующие ценники. Это всё связано с процессом переосмысления советского прошлого.

«Переосмысление СССР — это когда Ленина ставят в один ряд с Дартом Вейдером. И это круто!»

— Я недавно разговаривала с Ксенией Артюхиной, которая в Ульяновске занимается Zero Waste («ноль потребления», осознанный отказ от использования пластика и тех материалов, которые нельзя утилизировать или переработать, — прим. ред.), и она сказала, что СССР — это страна победившего осознанного потребления. Ты согласен с этим? Что ещё хорошего было в Советском Союзе?

— Лично моё мнение: СССР прекратил своё существование потому, что проиграл Западу в плане идеологии. Мы не дотянули по донесению ценностей до потребителя. Условно говоря, советского человека, у которого была крутая система транспорта, бесплатная медицина и образование, обеспеченность жильём, можно было подкупить рекламой. Кстати, жилищный вопрос к 1980-м годам был решен: Хрущёв обеспечил всех нуждающихся, средний срок очереди на квартиру составлял около двух лет. Но с рекламой советский человек был практически не знаком, и эта картинка его притягивала. Реклама — это недостижимый идеал. Если рекламируется автомобиль, то это всегда прекрасная машина несётся под классную музыку по пустым улицам. На самом же деле, 90% времени водитель толкается в пробке на маленькой скорости. Сейчас мы умеем отсеивать рекламу, тогда иммунитета к этому не было, те люди всё воспринимали всерьёз. Поэтому реклама из западных журналов была настолько в сердце советского человека, что ему очень хотелось купить все эти джинсы, микроволновки, то есть запретные плоды. Меняя строй, они думали, что все советские блага сохранятся у них по умолчанию, но плюс они получат микроволновку, тостер и жизнь из рекламы. Получилось общество, которое было уязвимо, картину западной жизни оно видело сквозь искажённую линзу и, как маленький ребёнок, хотело дорогую игрушку настолько, что сделало выбор в пользу неё.

Самое главное — нужно создавать картину прошлого, учитывая и хорошее, и плохое.  Одна из ключевых проблем сейчас заключается в крайнем восприятии прошлого: люди либо идеализируют, либо воспринимают очень негативно. Можно сказать, это последствия психологической травмы «изнасилованного» своим прошлым — и отсюда идут запредельные эмоции, связанные с воспоминаниями. То есть люди чаще всего с трудом снова выходят на эту тему. У нас есть стрит-арт-художник Holtov, его работы — это самое актуальное по переосмыслению прошлого, что делают в Ульяновске. Он говорит на языке 20-летних и на своих картинках Ленина ставит в один ряд с Дартом Вейдером. Это круто, это то, что сейчас нужно.

Фото: Ира Кулешова

«Нашему обществу не хватает осознанности и самоиронии»

А то, что наше общество пока не созрело, можно судить по кинематографу. Вышел сатирический фильм о смерти Сталина, а мы получаем запрет и анафему, хотя там нет ничего, что бы шокировало зрителя. В 2015 году в Германии сняли фильм «Он снова здесь». Фабула у него очень простая: Адольф Гитлер из 1945 года перенёсся в наши дни, очнулся на пустыре и постепенно начинает осваиваться в нашем мире. Сначала его принимают за комика, который изображает Гитлера, он быстро становится звездой Youtube, выступает в вечерних шоу, ходит по Берлину. Я попробовал интерпретировать это для России, могли бы снять похожий фильм про Сталина, но в этом случае наше общество взорвалось бы! Люди не готовы воспринимать это и думать о прошлом в таком ключе. Провести осмысление — это большая культурная задача, которая стоит сейчас перед обществом.

Начиная с 1918 года, в нашей стране проходила очень жёсткая отрицательная селекция. У нас такая особенность — последующие лидеры начинали перечёркивать заслуги предыдущих, красить всё в чёрную краску. И это до сих пор прослеживается. Хрущёва в школе нам преподносили как смешного человека, который стучал ботинком и выращивал кукурузу. Я понял весь масштаб его личности, когда стал архитектуру изучать, я осознал, насколько он развернул рельсы государства и что сделал для простых жителей. Брежнев тоже прочно вошёл в анекдоты, Ельцина вспоминают как алкоголика и шута, Путин уйдёт — тоже начнём шутить. Осознанности не хватает, и на одни и те же грабли наступаем, а архитектура это иллюстрирует. К этим мыслям я пришёл, изучая материальные следы эпохи, глядя, как проектировалось дореволюционное здание с его размерами, высотой потолков, эргономикой комнат. Это была совершенно другая культура. То же самое можно сказать, если сравнивать сталинские бараки с первой серией хрущёвок…

— Но, тем не менее, сталинка для меня — это большие помещения, высокие потолки, башни, а хрущёвка — маленькая и тесная квартира…

— Смотри, ты говоришь о парадной функции сталинок, это то, как Сталин хотел, чтобы воспринимали его строительство. Сталинки не решали вопрос расселения советского общества, в них жило меньше 5% населения. Всё сталинское строительство — это создание промышленности. Строительство жилое в то время — это создание рабочих городков при новых заводах, там главной и массовой сталинкой был деревянный двухэтажный барак с коридором, общей кухней и без удобств. Тогда не ставили задачу хоть как-то решать проблему расселения людей, потому что дефицит жилья был одним из способов мотивации: если ты лоялен к власти, можешь получить ордер на квадратные метры. Те здания, которые остались в истории из 1930-х — чаще всего ведомственное жильё, дом Наркомфина, в Екатеринбурге есть общежитие молодых сотрудников НКВД, такое романтичное название. Сразу видно, что молодых ребят жильём мотивировали: идём, будь с нами! Хрущёв делает в этом плане колоссальную вещь: весь строительный комплекс, новую промышленность, которая могла с нуля строить города, поворачивает в сторону человека. До этого главной задачей было строительство оборонных заводов, а при Хрущёве всё изменилось, и  задача по своему гуманизму была очень крутая — обеспечить каждую семью отдельной квартирой. Тут такая пирамида Маслоу получается: Сталин — безопасность, поэтому развивалась армия, Хрущёв — комфорт, просто чтобы крыша над головой была, при Брежневе лучшие общественные здания строились, театры, клубы, музеи. При Брежневе пика достигает программа создания новой религии, когда массово строятся филиалы музея Ленина. Центральный — в Москве, у нас возвели Мемориал — своеобразный кафедральный собор, ещё в десятке городов построили подобные «храмы». Пытались новую идеологию сделать, но донести до расслабившегося и достаточно изнеженного советского гражданина конца 1980-х всех плюсов не смогли. Не смогли на пальцах объяснить, чем мы лучше капитализма.

— Получается, что ты хорошо всё понимаешь, но сам этого времени не застал. 

— Фактически я родился в Советском Cоюзе, но культуру не застал, я её изучаю по следам, как археологи исследуют прошлое по слепкам.

— А что можешь сказать про своё поколение? Оно же как раз получается пограничным — последнее, родившееся при СССР.

— Я это очень просто воспринимаю. Это связано с моей коммерческой деятельностью и пониманием, чего хотят те или другие поколения. Упрощённо: поколение наших родителей «объелось» советским модернизмом. Это был единственный разрешённый тогда стиль, отсюда и пошла тяга к классике, к украшательствам. В 1990-2000-е они были основными заказчиками архитектуры, поэтому появлялись классические дома с коваными розами — полная противоположность модернизму. Следующее поколение росло, когда псевдоклассика была массовой, и у нас переходит откат и запрос на модернистскую и интернациональную архитектуру. Наше поколение больше путешествует, изучает интернет, налаживает связи с Западом. Людям 30-40 лет просто нравится тот дизайн, интересен Советский Союз как культурный феномен. Кто-то мебель начинает реставрировать, кто-то строит дом с плоской кровлей и окнами в пол, кто-то приводит в идеальное состояние ГАЗ-24. Я пока слабо представляю поколение, идущее за нами, — это тинэйджеры, 20-летние. Но запрос на некий советский дизайн у них есть, та архитектура становится декорацией для их жизни: модные показы Гоши Рубчинского проходят в спальных районах, рэперы снимают клипы в советских ДК и на фоне типовых школ. У них появляется некая ностальгия по временам, в которых они не жили, идеализация прошлого. Но в плане архитектуры они выражают свои запросы об идеальном доме как о месте, где нет заборов, месте силы, пространстве, куда хочется возвращаться и где ты заряжаешься энергией. И, наверное, за этим будущее.

Фото: Ира Кулешова

«Неожиданно я осознал, что ничего не жду. Поясню — я вдруг понял, что все прошлые годы я жил в ожидании самой жизни. Я ждал момента, когда поступлю в институт, а потом когда закончу, ждал, что найду работу, а потом ждал крутых интересных проектов. Ждал новых городов и взаимности от девушек, в которых влюблялся, ждал денег и момента, когда раздам все долги. Ждал, когда утихнет боль после развода. Я ждал, что сам стану каким-то другим — крутым, успешным, подтянутым. Ставил цели, прописывал план достижения. Постоянно жил с ощущением, что ещё чуть-чуть и заживем! И прям всё будет Эээххх!!!

А сегодня я понял, что этого напряжения нет. Это как когда расслабилась мышца, которая очень долго была сведена, настолько долго, что ты забыл, что может быть по-другому. Я осознал, что есть этот момент, когда еду усталый в такси из офиса домой, и он гораздо весомей, чем все хотелки, планы, мечты. И я почувствовал, насколько счастлив» (Михаил Капитонов). 

Фото: Ира Кулешова и соцсети Михаила Капитонова



Мы используем файлы «cookie» для улучшения функционирования сайта. Если вас это не устраивает, покиньте сайт.
Оk