Евгений Карманов: «Ульяновская область никому не интересна, поэтому здесь имитируют политику и Морозов до сих пор у власти» - Darykova.Ru

Евгений Карманов: «Ульяновская область никому не интересна, поэтому здесь имитируют политику и Морозов до сих пор у власти»

Рубрики:
Интервью
Социальные сети:
ВКонтакте | Дзен/ОбнимиМеня

Евгений Карманов – человек, заметный на медийном поле Ульяновска, даже несмотря на то, что из профессиональной журналистики ушёл почти 10 лет назад. В начале 2019 года он взялся за раскрутку независимого проекта – сайта Simbirsk.city. Как признался сам Евгений в начале разговора, в 2010-ом он сменил профессию, потому что начал  переживать за качество своей работы. Тогда дело собственно до стыда не дошло, но сейчас история повторяется: ему стало стыдно за то, что он делает. За прошедшие годы ситуация на ульяновском медиаполе изменилась, и Евгений Карманов с радостью возвращается к репортажам и журналистским расследованиям.

У политики нет потолка. Любая политическая сила хочет править – не меньше

— Чем занимались все эти годы без журналистики?

— Политтехнологиями и пиаром. В Ульяновске у меня была одна выборная кампания в 2010 году, на ней я познакомился с нужными людьми. Вы же знаете, как обычно работают журналисты – в своём издании они получают копеечки, а всё остальное – заказы, рекламные тексты, пиар-тексты, поздравления в стихах за деньги. Через этот побочный заработок я и начал сотрудничать с московской компанией, которая занимается политтехнологиями и выборами. Они меня взяли на один проект, с тех пор началась моя карьера. И сейчас я хочу её закончить – появился тот же самый мотив, что и в 2010-ом. Мне уже стало стыдно.

— Стыдно за что? Вы делаете какое-то грязное дело?

— Политическое поле, как и медиаполе, выжжено целенаправленно. Профессия политтехнолога в этическом плане похожа на профессию адвоката. Ты почти не имеешь права выбирать, на кого работать, твоя функция – защищать каждого, кто тебе доверился. В этом огромный смысл, ведь права человека, несмотря на то, насколько он «плох» и какое преступление совершил, должны быть учтены, чтобы огромная машина не сожрала его. Ведь другая сторона движется в противоположном направлении – хочет всех построить, проконтролировать, и, если нужно, посадить. В нормальном обществе должно быть два сильных института – институт адвокатуры, то есть защиты прав человека, и репрессивный аппарат — институт ограничения прав человека. В столкновении этих двух начал и происходит развитие общества, его гармонизация. Политтехнолог, как и адвокат, работает на определённую политическую силу. Это имеет значение, когда есть альтернатива: политтехнолог может сегодня поработать на одну политическую силу, завтра – на другую, послезавтра – на третью. В общественном сознании же, политтехнологи – это просто люди, которые распространяют какие-то гадские листовки. Это совсем не так, ведь в этой сфере работают умнейшие люди, миссия которых – делать политику профессиональной. Политик всегда бросает вызов своему конкуренту, неважно, молодому или старому, «большому» или «маленькому». И только в этой борьбе рождается движение, развитие. Сейчас это перестало работать – есть одна политическая сила и рядом с ней её сателлиты.

— То есть никакой альтернативы правящей партии вы не видите?

— Есть реальная альтернатива, я считаю, это Алексей Навальный и его движение. Но так как они «забанены» в выборах и ограничены в средствах и возможностях, пока им политтехнологи не нужны. Вот если бы эта сила или любая другая независимая боролась за власть, тогда можно было бы говорить о политике в нашей стране. Напомню: политик должен бороться за власть, если он перестаёт это делать – он не политик. Я смотрю на «Справедливую Россию» — это псевдополитика, там не борются за власть или делают это условно путём договорённостей и оказания услуг. У настоящей политики нет потолка. Любая сила считает: мы хотим править страной – и не меньше, никаких компромиссов. И нам в стране нужна вторая сила, второй политик, который бросит вызов, захочет стать президентом и будет за это бороться. Почему мне стыдно за свою работу? Я понял, что перестаю выполнять главную миссию – содействовать развитию политической системы, а работаю на удержание действующей власти, к которой отношусь критично.

Фото: Максим Карманов

Власти постоянно имитируют демократию, и Ульяновская область в этом плане очень удобна

— Как вы относитесь к тому, что многие ищут эту альтернативную силу в КПРФ? Туда же идут молодые, амбициозные, неравнодушные…

— У нас много людей с левыми взглядами и, так получается, что им больше некуда идти. Удаление альтернативных левых сил – типа Сергея Удальцова — легко прослеживается, они, говоря нашим языком, давно «забанены». Я могу понять Алексея Куринного, который сейчас в КПРФ, но туда он пошёл не сразу. Идеальная для него партия, на мой взгляд, — это социально-демократическая, та же «Справедливая Россия» в том виде, в котором придумывалась. Но когда выяснилось, что на ульяновском уровне СР полностью аффилирована региональной власти, естественно, человек с мощным политическим началом не смог в ней существовать. КПРФ на федеральном уровне – партия системная, это один из «персонажей» спектакля, который перед нами разыгрывают. А некие проявления свободы, независимости, реального политического движения, которое мы наблюдаем в Ульяновске, во Владивостоке, общую картину только дополняют. Напомню, во Владивостоке был мощный «факап» коммунистов (в сентябре 2018 года в Приморье победу на губернаторских выборах изначально одержал представитель КПРФ Андрей Ищенко – прим. ред.). Там проявилась системность, бесхребетность и абсолютная фейковость партии. Когда ваш человек выигрывает выборы в стратегически важном регионе, а вы сливаете свою победу! Причём это было сделано настолько топорно, что было очевидно всем. Центризбирком заявил, что там много нарушений, причём со стороны проигравшего, поэтому выигравший должен отказаться от победы и нужны перевыборы. Что?!! Если были нарушения – разберитесь с ними, иначе вы за что деньги получаете? Важно и то, как отреагировали в КПРФ. Они просто согласились со всем: окей! Политики так не действуют.

— А что происходит в нашем регионе, например, в Димитровграде?

— То, что там происходит,  это закономерный результат победы КПРФ и Куринного на выборах в 2018-ом году.  Коммунисты ведь не с неба свалились и давай бедокурить, они с треском, просто триумфально выиграли. И теперь отстаивают свою победу, как могут. А ЕР и Морозов как могут хотят не дать им воспользоваться результатами той победы. Политика ли это? Да, вполне.   Почему она возможна здесь? Думаю, что, во-первых, у федеральной власти есть необходимость имитировать демократию, а Ульяновская область в этом плане очень удобна. У нас нет огромных ресурсов, и большим федеральным игрокам регион не очень нужен. То есть: окей, воюйте там в своей песочнице. Во-вторых, это человеческий фактор —  для подобной стычки необходимо, чтобы в системной и обычно подконтрольной оппозиции появился такой человек, как Куринный. Человек, который начнёт бороться не понарошку, который будет тянуть эту борьбу.  И Кремлю такие конфигурации даже выгодны. Пусть условный Куринный, который особо никому не важен, клюёт условного Морозова, который ничем не значим, на территории условной Ульяновской области, которая особо никому не нужна. А когда «нас» упрекнут в отсутствии демократии, мы покажем на Ульяновскую область и скажем – так вот же она!

Фото: Максим Карманов

Если бы выборы прошли в этом году, победил бы Куринный

— Насколько, на ваш взгляд, жизнеспособен Сергей Морозов, которому уже неоднократно предсказывали скорый уход с поста губернатора?

— Это вообще не тот вопрос, которым нужно задаваться. Предположим, наверху, в Москве, люди сидят, смотрят на Ульяновскую область и думают: «Что-то у нас Сергей Иванович косячит, давайте его снимем». Снять – это не вопрос, вопрос – кем его заменить. Фактор того, что заменить некем, самое большое преимущество Сергея Морозова. Это не потому, что он плохой губернатор, мы понимаем, что сменить могут абсолютно любого, исключая, разве что, Собянина и Кадырова. А всех остальных могут снять без проблем, но непременно просчитывают, на кого можно поменять человека. Это сложная комбинация, которой предшествуют исследования, электоральные расчёты. Если понимают, что ситуация контролируема, они это делают. При этом важную роль играет тот факт, что Морозов – боец, он борется за свое место, не хочет сдаваться.  То есть мотив, по которому Морозова не меняют, звучит примерно так: «Неплохо было бы заменить, но не на кого, да и этот вроде старается – пусть пока будет так». Менять не на кого, потому что вполне очевидно, что если выборы пройдут в этом году, Куринный победит любого врио. Есть вариант договориться с Куринным, но в АП этого не хотят. Скорее всего потому, что Куринный – человек Володина (по крайней мере, так считается), а Володин сейчас для АП совсем не друг. Примерно так.

— Печально, что мы никому не интересны…

— С одной стороны, да, но с другой стороны, это же хорошо: нам есть о чем писать, есть за чем наблюдать. Взять тот же самый аспект СМИ: я часто общаюсь с ребятами из других регионов, они жалуются, что к даже к пресс-службе их губернаторов не подъедешь на худой кобыле. Все закрыто. Когда-то давным-давно у нас в регионе Сергей Морозов взял курс на открытость и подумал, что сможет с этим справиться и так поднимет себе рейтинг, что это принесёт ему политические дивиденды. Планка во взаимоотношениях со СМИ была поднята, и с тех пор она не падает, если её уронить, все будут возмущаться. За это надо сказать Сергею Ивановичу спасибо – без шуток.

Фото: Максим Карманов

«Независимой прессы нет, смиритесь!» – это фейк

— Давайте вернемся к проблемам СМИ. Так получается, что свободной прессы в Ульяновске нет – все от кого-то зависят.

— Это мнение – целенаправленно внедряемый в сознание людей фейк. Это очевидная мысль: все зависят от того, кто им платит. Если тебе платит одна торгово-промышленная группа, рано или поздно она начинает влиять на редакционную политику. Если у тебя контракт с властью, ты зависишь от неё. На основании этого людям долгое время внушается, что независимая пресса не может существовать, смиритесь. Но ведь словосочетание «независимая пресса» не означает некие издания, в которых работают Павлики Морозовы с горящими сердцами, которые не берут ни от кого денег! Это бред. Независимая пресса – это система СМИ, это медийное пространство. А что эту независимость обеспечивает? Во-первых, должно быть больше одного мнения.  Пусть журналисты будут адски ангажированные и будут топить за свою финансово-промышленную группу или за своего политика, но они будут топить вопреки второй силе, которая топит за другого. Во-вторых, у этих сил должны быть равные возможности и отсутствовать ограничения. А когда есть две силы, там со временем появляется третья, четвертая, пятая, и все они сталкиваются в борьбе за аудиторию. Так создается конкурентная среда, которая и обеспечивает независимость. Так, на локальном уровне могут быть конфликты, которые не интересны федералам, и это уже элементы независимой прессы. Просто в нормальном обществе эти принципы настолько важны, что отмахнуться от них нельзя. Потому и тотальный контроль над СМИ невозможен. Да, на условном Западе тоже есть проблемы, но там общая долговременная тенденция – это рост уровня независимости и плюрализма. У нас же идёт обратная тенденция – контроль над прессой увеличивается, принимаются законы, ограничивающие возможности любого СМИ, которое захочет быть независимым. Не говоря уже о том, что происходит за кулисами. Независимые СМИ – неотъемлемая часть более-менее здоровой политической системы.  Но, как мы уже говорили, у нас с политикой всё плохо, потому и со СМИ всё плохо. Но это не значит, что независимая пресса не может существовать.

— А что можно сказать про независимых журналистов?

— В этой конкурентной среде увеличивается значимость СМИ как такового и значимость журналиста. Так или иначе, вперед выходят вопросы журналистской этики и журналистской солидарности. Допустим, я крутой журналист и делаю суперский продукт, а мне в определенный момент говорят: к ногтю, об этом не пиши, об этом пиши. Тогда я могу сказать: я ухожу, до свидания. Допустим, в нашем болотце нет человека, который захочет быть независимым, проводить расследования, делать клёвые честные  репортажи, подходить к чиновникам и спрашивать: почему вы воруете? Естественно, после этого ему прилетит на следующий же день. И куда ему идти в Ульяновске? Я надеюсь, скоро он сможет прийти на Simbirsk.city, когда мы станем богатыми и сможем этому человеку платить. Но до тех пор ему остается записываться в независимые блогеры, а при этом работать в какой-нибудь пресс-службе или торговать на рынке. А в конкурентной среде месседж такого человека не перестает звучать, вне зависимости от того, что его откуда-то уволили. Его отсюда выгнали, он пишет в другом СМИ. А это издание, которое попросило уйти, теряет уровень доверия, а, следовательно, падает его значимость в глазах аудитории и заказчиков.

— Что можно будет изменить в Ульяновске с помощью Simbirsk.city?

— Я сложно подходил к решению взяться за сайт: это подразумевает большие риски. Потому что, когда ввязываешься в подобный проект, ты перестаешь зарабатывать деньги, а начинаешь их тратить. И то, что ты побочными вещами зарабатываешь, вынужден тратить, вкладывать. В итоге же твои инвестиции могут оказаться просто ничем. Мне есть куда тратить финансы: у меня трое детей, им всем нужны деньги. Но я дозрел до этого решения. Амбиция такая – сделать максимально независимое и при этом максимально профессиональное СМИ. Это же классно! Меня драйвит от этой мысли, если я это сделаю, это будет мое наследие. Или хотя бы оставить после себя как воспоминание: это было возможно! Или: были люди, которые очень упорно пытались.

— До 2019 года кто занимался сайтом? Я, конечно, следила за ним, но владельцев не знаю.

— Эти люди в момент создания сайта не захотели публичиться, не хотят и сейчас – наверное, нужно их право уважать. Но это не особо важно, если говорить именно о Simbirsk.city.  Всегда возникают вопросы: а кто вам платит? А кто там рулит? Хочу раскрыть правду: не платит никто и никогда никто не платил, за исключением очень мелких рекламных или пиар-контрактов, которые не всегда бывают. Устроено изначально всё так: доступ в «админку» сайта имеют несколько человек, и если кто-то из них хочет опубликовать свой материал, он приходит и делает это.  И никто из остальных не может ему в этом помешать. Да, у нас может возникнуть дискуссия по поводу того, как текст оформлен и т. д., но никто не может запретить поднимать какую-то тему. Я пришёл, чтобы вывести проект в паблик – то есть стал лицом этого проекта. На тех же условиях «неограниченности» — я не ограничиваю других людей, работающих над S.C., они не ограничивают меня.  В спорных ситуациях мы договариваемся. И это меня абсолютно устраивает. Тем более, что собрались более-менее единомышленники.

Если бы не было официальных СМИ, в городах России начался бы настоящий ад

— Нет ли у вас опасения, что современные СМИ скоро уйдут и их сменят авторские блоги и анонимные telegram-каналы?

— Нет, и здесь нам на помощь придет власть (ура!). Потому что власть меньше всего заинтересована в том, чтобы на информационном поле настал хаос. Чем больше социальные сети, мессенджеры и прочие альтернативные каналы получают вес, тем больше власть заинтересована в том, чтобы была озвучена корректная информация плюс, чтобы была донесена её официальная позиция. Представьте себе, как губернатору доносить информацию через telegram-канал. Поэтому власть должна поддерживать институт прессы как таковой. Возьмём для примера любую экстренную ситуацию – «Зимняя вишня», заражение суворовцев эхинококкозом и др. Вы представляете, какой ад был бы в разных городах России, если бы не было официальных СМИ, если пустить ситуацию на самотёк. Подыхают и пусть подыхают, давайте мы будем в телеграмчике шарашить. Я сам читаю только определенные telegram-каналы и блоги, и как профессиональный потребитель информации я всегда хочу сверить то, что прочитал в блогах, с официальной версией. Верить или не верить – другой вопрос, но свериться нужно. При этом пресса не умрёт ещё и потому, что есть такая прослойка людей, которые употребляют информацию профессионально или, как минимум, осознанно. Не просто на уровне, что прочитал вконтактике: «черви съели пол-легкого». И он сразу: лайк, лайк, репост, репост… А осознанный потребитель информации начинает разбираться, что же происходит на самом деле. И эти люди, как правило, всегда умнее, богаче, влиятельнее. Влиятельнее не в плане того, что у них больше денег или власти, просто к ним прислушиваются, они авторитетны в своей среде.  Так как эти люди есть, у них есть определенное влияние, за ними есть определенный ресурс – СМИ  будут жить.

— Нет ли ощущения, что в Ульяновске очень инертная аудитория? Это касается и оффлайн-, и онлайн-событий. Есть, конечно, активные комментаторы на «Улпрессе», но эта группа формировалась годами…

— Конечно, есть.  Но это ведь и есть одна из функций СМИ – расшевеливать аудиторию.  Для этого надо говорить правду, надо быть честными. Я, например, сейчас глубоко погрузился в проблему с суворовцами (несколько курсантов Ульяновского гвардейского суворовского военного училища были заражены эхинококкозом, проблему пытались замолчать, но она вскрылась в феврале 2019 года – прим. ред.), и, если честно, готов орать на некоторых родителей. Представьте, вот их дети заболели, и это беспрецедентный случай. Такого в истории не было, чтобы эхинококкозом заболевало так много людей сразу. У всех эпидемиологов глаза на лоб лезут. А что делают родители? Они делают то же самое, что и другие россияне в подобной ситуации, — шушукаются на кухне. Даже если твой сын попал в жуткую ситуацию, у тебя всё равно не хватает смелости встать и сказать об этом громко. Я думаю, что непременно расскажу об этом в статье на примерах. Только скажи им: вот у тебя трибуна, эфир на телевидении, говори! Они тут же отнекиваются: я боюсь. Ну харе, вы что?!

— А что сейчас происходит в этой ситуации? Родители сами ищут деньги на операции?

— Они понимают свою зависимость от условной власти. Они недовольны и хотят потребовать вылечить детей. Но в то же время думают: вот сейчас власти что-то решат, а я протестовал, и мне помощи не достанется. С одной стороны, это действия в интересах ребёнка, нельзя это не учитывать. Но с другой… Реально сложный выбор. Но нужно думать, как совместить. Ведь СМИ же предлагают разные инструменты для таких людей: можно, допустим, выступить анонимно, но подкрепить точку зрения какими-то документами. Некоторые соглашаются, а некоторые так и остаются в своей хате, которая с краю.

— Последняя версия там какая, что стало причиной заражения курсантов?

— А последняя версия – мы никогда не установим версию. Они говорят: мы не знаем, что это, но точно не пищеблок. И все понимают, что «погладили собачку» — это полный бред. А позиция «точно не пищеблок» вынуждает и журналистов, и родителей, и других заинтересованных людей очень пристально смотреть на этот пищеблок. А если это пищевая версия – возможны юридические иски, возможна ответственность. За то, что дети покушали собачьего говна, ответственны сами дети. За то, что дети покушали заражённую еду, ответственно Министерство обороны. Ну а задача СМИ в этом случае – выводить на чистую воду и не давать расслабляться.

Мой «иконостас» — A-ha, U2 и Coldplay

— Хотелось бы перейти к более приятной теме. Я знаю, что вы занимаетесь музыкой, поёте, играете на гитаре. Что это для вас – просто хобби или определённая часть жизни?

— Это моя душа. Наверное, не вся, а большая часть её. Когда-то у нас была команда («Комплекс полноценности» — прим. ред.) и я мог называть себя полупрофессиональным музыкантом. Мы выступали с концертами и даже надеялись, что станем звёздами… Это ушло по разным причинам, иногда даем концерты в усечённом составе – гитара и флейта. При этом иногда берём с собой плейбэки – то есть частичную фонограмму, запись тех инструментов, которых у нас нет на сцене. Это чтобы показать, что у нас есть более профессиональный подход к музыке.

— Какая музыка вам нравится, что вдохновляет на создание новых песен?

— Сейчас я сочиняю очень редко – есть большой багаж, песни, которые даже никогда не звучали. Если у меня появляется немного свободного времени, я смотрю на свой архив и дорабатываю старые песни. Конечно, раз в год приходит какая-то новая песня, свежая, зрелая, то хочется сначала сделать её. У меня такой возраст – 42 года, – когда я понимаю свою музыкальную генеалогию, из чего я сделан в музыкальном плане. Наверное, это уже не изменится, потому что в музыке мало что появляется нового. «Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки…»

— Ну так из чего же?

— Мое первое музыкальное впечатление – это группа «Ласковый май». Сестра принесла пластинку, а мне было лет семь, я танцевал под хиты «Ласкового мая». А эти песни очень мелодичные, и, наверное, с тех пор я полюбил мелодику. Некоторые рок-музыканты загоняются по текстам, некоторые – по ритмам, некоторые – по структурам, по сложности, кто как. Для меня главное – песня должна петься. После этого идёт рэп. Это было начало 1990-х, наступила эпоха MTV, и рэп меня очень зацепил: MC Hammer, Run-D.M.C., C+C Music Factory, Snap. Сейчас-то я уже понимаю, что это попсовый американский рэп. А после этого был Богдан Титомир, и у меня тоже были три полоски выбриты и штаны вот такие… Это было очень круто! А параллельно с этим началось увлечение «Кино», потому что смерть Виктора Цоя (он тогда уже умер) буквально приковала внимание нашей страны. «Кино» вшито в ДНК всей страны, потому что его смерть стала супер-событием, имела тотальный резонанс. И одновременно в моей жизни возник Джордж Майкл, а он был напрямую связан для меня с Ульяновском. Я тогда жил в Казахстане, а сестра моя уже жила здесь. Я поехал к ней, и друзья попросили в магазине «Мелодия» купить виниловые диски. В Казахстане с винилами было напряженно, их было не достать. Брат моего одноклассника дал мне деньги и попросил привезти Джорджа Майкла, я привез ему две пластинки и переписал их себе на кассету. Я до сих пор наизусть помню песни с того альбома и даже последовательность, в которой они были записаны. А параллельно с этим идёт Depeche Mode. Потом уже, в молодости пришёл русский рок, а прежде всего ДДТ, это был золотой век Юрия Юлиановича Шевчука. А ещё мне нравился Розенбаум. Он начался с песни «Полем, полем, полем, белым, белым полем дым…». И тогда ещё не было у людей аллергии на шансон, если бы он мне попался на ухо через несколько лет, я бы просто посчитал, что это шлак… А в то время он очень запал в меня. После этого появился альтернативный рок – как американский в виде Linkin Park, так и британский – The Killers и Coldplay. У меня в комнате есть, как я называю, «иконостас» — постеры, которые сам заказал и сделал для них рамки: с одной стороны A-ha, в центре U2 и рядом Coldplay. Саундтрек моей жизни такой. А из всех этих составляющих вырастают мои собственные песни…

Спасибо креативному пространству «Квартал» за помощь в организации интервью.



Мы используем файлы «cookie» для улучшения функционирования сайта. Если вас это не устраивает, покиньте сайт.
Оk