Евгения Гольцева: «Я сама себе искусственный интеллект»
Художнику из Нижнего Новгорода Евгении Гольцевой удалось найти свою «фишку», то, что сразу запоминается и отличает её от других творческих людей. Это матра – новое воплощение привычной нам матрёшки, деревянная кукла, которая заключает в себе множество смыслов. И индийскую философию, и древнерусскую тоску, и «Матрицу» Вачовски, и личный опыт самой Евгении.
Её матр я заметила на выставке в московской галерее ЗНУИ и решила непременно познакомиться с их автором. Так случилось, что Евгения будто ждала моего сообщения, сразу же откликнулась, и мы быстро провели интервью. Несмотря на то, что художница постоянно живёт в Нижнем Новгороде и не любит путешествовать, в Москве она бывает часто. Опекает своих матр, которые постоянно разъезжают по выставкам, и даже представляли свой регион на Петербургском международном экономическом форуме в прошлом году.
Если бы Евгения жила где-то рядом, я бы обязательно с ней дружила. Она настоящая. Она очень открытый человек, но за её кажущейся простотой скрывается целый космос, в котором матры – лишь малая часть.
Вдох-выдох: МАТРА
— Сразу хочу спросить про проект «МАТРА», потому что он яркий и привлекает внимание. Что это такое, как он создавался?
— Я родилась недалеко от места, где появилась семёновская матрёшка. С детства это была основная игрушка у нас, деревенских людей. Но деревенские люди к ней часто относятся утилитарно: кто колечко, кто деньги туда прячет, мой папа в ней гвозди хранил, а в одной матрёшке даже лежали золотые зубы семьи. Меня это немножко корёжит: вроде бы к матрёшке все относятся с трепетом, но одновременно она становится утилитарным предметом.
Сам проект «МАТРА» появился 1 декабря 2022 года. К нему я шла шесть лет, изначально никому не показывала и даже название проекту не давала, потому что он до конца не родился и должен был созреть. Потом появилось название. В йоге слово «матра» означает «отрезок времени, равный вдоху / выдоху или морганию глаза». Но одновременно оно родственно более привычному нам слову «матрёшка».
Стартанула я с этим проектом и как художник, и как дизайнер. Мне интересно работать с формой, в матрах я соединяю до восьми элементов. Если форма составлена более чем из восьми элементов, она начинает «сыпаться». Сначала я использовала традиционную форму матрёшки – форму капли, а потом появлялись второй, третий элементы и так далее, до восьми. Размер матр тоже самый разный – от 18 до 70 сантиметров. Но самые большие пока никто не видел, я их держу как музейные экспонаты.
— Как рождаются сами образы? Ведь у вас есть и абстрактные образы, и вполне конкретные персонажи, например, матра Юдашкин.
— Как раз конкретные персонажи бывают редко. Например, недавно у меня была матра, посвящённая Татьяне Харитоновой, доярке из Нижегородской области. Это такие редкие, точечные попадания. Ни одна из них не повторяется по той причине, что у меня каждый раз происходит разговор с этой болванкой, и я не знаю заранее, что получится. Название я даю только под конец работы.
— А вы сами вытачиваете их?
— Конечно, нет, архитектор же сам не строит дом. У меня есть специальный мастер, который занимается такими работами уже 30 лет. Липа, из которой они изготавливаются, очень капризный материал, она может трещать. Формы вытачивают на токарном станке, как и у классической матрёшки, я от этого не хотела уходить. Но, в отличие от традиционных мастеров, я покрываю матры акрилом.
Всё, что я делаю, я делаю для себя, и в этом мой кайф. Я в своё время многое делала на заказ. Это обычно, когда ты выпускаешься из университета, у тебя ограниченное количество денег. Я насытилась заказами и поняла, что это путь в никуда. Это просто зарабатывание денег, и ты там теряешься, растворяешься в заказах. Я своих матр на заказ не делаю, даже если меня об этом просят.
Про «МАТРУ» я молчала, молчала, никто у меня этого не видел до января 2023 года. Я поняла, что спойлерить нельзя ни в коем случае. А в январе прошлого года я сделала выставку, там показала «банду» из 57 матр. И это сразу зашло! Меня тогда знали только как живописца, но вдруг открыли как скульптора. С тех пор у меня много разных предложений было, все хотят коллаборироваться, но я пока считаю, что этого делать не стоит. Я не готова раскидывать свою энергию.
Космос внутри
— Ну а как же коллаборация с собачками? Проект, который родился у журнала «НН.Собака.ru»?
— Да, это коллаборация, но она была нацелена на помощь благотворительному фонду «Время РАСсвета» (нижегородский фонд поддержки детей с расстройствами аутистического спектра – прим. ред.). Я против участия в коммерческих проектах. А это благотворительный проект, который закладывает уважение к себе. Я поднатужилась, три месяца корпела, ничего кроме этого не делала, но получала большущее удовольствие. Самостоятельно я бы тогда не вышла на уровень этих собак, но когда мне предложили участие в проекте, я села, придумала и начала быстренько делать эскизы. Такие вещи заставляют тебя двигаться дальше.
С матрами я копнула очень глубоко, и каждый раз захожу глубже. Планирую осваивать разные темы, например, матры как города Золотого кольца, как стихии. Это бесконечный интерес, я не могу пока сказать, что зашла в тупик.
— В одном из интервью вы рассказывали, что матры снимались в фильме.
— Да, в одном из российских сериалов, но он пока не вышел на экраны. Там сами матры появлялись в кадре, была моя картина «Земная» с изображением матры. И режиссёр фильма Денис Карышев даже переименовал одну из главных героинь в Матру после того, как познакомился с моим творчеством. Мне это было очень приятно. Я сама побывала на съёмках. Сцену с участием матр снимали весь день, с утра до вечера. Но в сериале это будет всего лишь 6-7 минут.
— И ещё вы говорили, что матры, в отличие от матрёшек, никогда не будут открываться.
— Психологи говорят: мы то, что мы в себя разрешаем положить. У матр внутри не пустота, а свой личный космос. Ты сам его формируешь. Матра выглядит очень просто, и в этом её сила. Я не пытаюсь её усложнить, опошлить её китчем.
Можно сказать, с недавних пор я даже стала вдохновителем для нижегородцев. Сейчас полгорода, наверное, покупает обычные болванки матрёшек и раскрашивает. Их на это вдохновляет мой опыт. Когда они видят мои матры, они думают, что это легко повторить. Но у меня в них определённые выверенные пропорции, заложена композиция. И только когда они начинают это делать сами, они понимают, насколько это сложно.
Срисовывала лики икон и вкладыши Turbo
— Художественное образование у вас не первое? Сначала вы мечтали стать дизайнером одежды и даже получили нужное образование, так?
— Сначала я закончила художественную школу. Правда, она у нас сельская была, к нам приезжали преподаватели. Мы были воспитаны в то время, когда концепция была вторичной, первична была техника. Педагоги хвалили: «Какой ты молодец, берёзка получилась как живая, от неё как будто пахнет». Я это не то, чтобы презираю… Это даже не тухлятина. Но моя мама ценит то, что я считаю неинтересным. И может, изначально многое в моём творчестве начиналось вопреки тому, что думает мама.
Я помню, когда была маленькой и жила в деревне, у родителей и книг толком не было. Что-то добывали, типа серии романов про Анжелику. Я срисовывала лики икон, потому что больше нечего было рисовать. Потом появились вкладыши Turbo, тогда все начинали с такой дури. Я поняла, что я неплохой копир, но это только техника.
В детстве я хотела стать дизайнером одежды, лет с тринадцати шила себе костюмы. Для меня всегда кайф создавать что-то руками. Я понимала, что без знаний того, как правильно шить, не станешь хорошим дизайнером одежды. После 9 класса отучилась на портного. На тот момент было засилье всякого шмотья, начали возить одежду из Китая и Турции.
Мне от этого стало грустно, и я решила учиться на художника в Нижегородском архитектурно-строительном университете, выбрала направление монументально-декоративного искусства. Но я больше уходила в интерьеры, потому что многие преподаватели были интерьерщиками. Нас учили педагоги из Мухи, из Строгановки. Очень интересный тогда был состав преподавателей. Олег Петрович Фролов (основоположник нижегородской школы промышленного дизайна – прим. ред.) открыл в ННГАСУ кафедру дизайн-проектирования и изобразительных искусств и набрал туда, наверное, самую лучшую банду.
Шесть лет я отучилась там, а потом никуда не устраивалась работать, жила на вольных хлебах, когда были нужны деньги, ездила на росписи, даже на Рублёвке интерьеры расписывала. Но мне навязывали то, что нужно делать, и это меня испугало. Я поняла, что это не моё творчество, я просто выступаю инструментом. Через год я это занятие бросила.
После этого 10 лет занималась преподавательской деятельностью, работала в ННГАСУ, вела живопись. Наверное, я пошла преподавать, чтобы не отставать от молодёжи. Получается, что я их не только учила живописи, но и давала знания, как жить художнику, куда двигаться, как развиваться. А ребята мне давали живость ума.
Инсульт как повод жить и творить
— Получается взаимное обогащение?
— Я из тех людей, кто не может отдавать, не насыщая себя. Было одно событие, которое полностью изменило мою жизнь. В 36 лет у меня случился инсульт, и это было реально круто. После этого я не могла полноценно разговаривать, не понимала ни букв, ни чисел. Я отлежала месяц в больнице, потом ещё три месяца была дома на больничном.
До этого события мне казалось, что всё ещё впереди, не надо торопиться. Но после инсульта я осознала, что бывает внезапная смерть, как в «Мастере и Маргарите». И я быстро открыла мастерскую, куда приходила как на работу – с 10 утра до 9 вечера. У меня изменилось мышление: я стала ценить своё время, боялась его тратить напрасно, например, на прогулку по магазинам, чтобы выбрать шарфик.
Сейчас половину моего времени занимают дети, а всё остальное – творчество. Я хожу на выставки, анализирую, а потом три дня ничего не делаю, чтобы выбросить из головы всё, что видела. Чтобы одновременно была насмотренность, и не повторять то, что делают другие. Только благодаря инсульту я выстроила свою жизнь более интересно и начала относиться к себе с уважением.
— А есть ли у вас любимые мастера, творчество которых вас вдохновляет?
— Я люблю слишком многих, выделять кого-то одного даже неприлично. Обожаю авангардистов за их ум, смелость. В истории искусств вообще я больше люблю мужские работы. Но если говорить про настоящее время, мне больше нравятся женские работы, именно в нашем поколении. Но я ненавижу, когда про женщин снисходительно говорят «художница».
— Не поддерживаете моду говорить «авторка», «блогерка»?
— Только иронично! Я очень избирательно выбираю выставки, в которых нужно принять участие. Не люблю общаться на стенде с людьми, я отдаю им много энергии и потом долго чувствую опустошение. Это не касается зрителей, они обычно приходят с позитивом. Мне просто тяжело с людьми, я не всегда могу ответить на их вопросы. Не могу объяснить словами, что означает та или иная картина, я говорю с людьми через образы. У меня такое ощущение, что есть бог, а я его марионетка. И всегда стараюсь прислушиваться к своей интуиции.
Как ни странно, я не выношу путешествия. У меня есть мастерская, мой мир, у меня там космос, у меня там океаны, мне там комфортно. А тратить время на перелёты мне дико жалко.
— На вашем сайте видела много примеров, как ваши работы вписываются в интерьеры. Нужно ли создавать картины под интерьер?
— Я это не очень люблю. Не ставлю такую задачу, чтобы на твоей кухоньке стояло вот это, и ты ходил и получал удовольствие. Я свои работы буду делать бесконечно. Меня часто спрашивают: «А что если не будет покупателей?». Мне всё равно, пускай работы остаются у меня, я от них кайфую. Удивительно отбирать работы для выставок: нельзя брать их все сразу. Например, нужно выставить десять работ, я беру две, которые создают мне «лицо». Почему нельзя показывать всё, что есть? Это может быстро зрителю опротиветь.
Влюбиться в Нижний за 15 минут
— Расскажите о своих отношениях с Нижним Новгородом. Многие нижегородцы говорят, что город очень изменился в последние годы, особенно после того, как отметили его 800-летие.
— Я очень люблю Нижний. Город изначально был ярмарочным, очень приветливым, и таким остаётся до сей поры. Для меня мой город – это, прежде всего, люди. У нас прекрасные отзывчивые люди. Расскажу одну историю: год назад на выставку к нам приехали художники из Казани. Было открытие, все участники изрядно выпили. Поздно ночью один из гостей пошёл искать квартиру, которую снял утром, но забыл, где она находится. В два часа ночи он стал ломиться в совершенно другую квартиру, где жила семья с детьми. Он был сильно пьян, долго пытался объяснить, кто он и что ищет. Хозяева квартиры не только не возмутились, но и вошли в положение, уложили его спать, а утром накормили. Вот такие у нас удивительные люди.
Для меня Нижний – это мои родные. Мой прадед Максим Михайлович Сараничев был талантливым мастером. Он усовершенствовал гармонь русского строя, улучшил её звучание. Конечно, я его не застала, он умер в 1933 году, но он передал свои знания дочери Анне, в их семье все были гармонисты от бога. Я очень горжусь своим прадедом и, наверное, посвящу ему одну из работ. Кстати, на его гармонях всегда был растительный орнамент. Я его тоже несу в своё искусство.
— А если говорить про интересные места города, люблю гулять на Нижне-Волжской набережной, люблю Чкаловскую лестницу. Я рекомендую всем подниматься снизу вверх по нашей восьмёрке до памятника и уже оттуда обозревать вид на Волгу. Это возвышает дух, есть ощущение полёта. Ты можешь бывать там хоть 800 раз, но это чувство никуда не уйдёт. Прекрасна и сама Стрелка, где Ока впадает в Волгу. Там обязательно нужно погулять.
Ещё у нас один из лучших в России зоопарков. Он называется «Лимпопо» и находится в Сормово. Я там очень много времени провела с детьми. Видно, что там всё сделано с любовью. Есть прекрасный и очень старый парк «Швейцария», где живут редкие виды насекомых и растения очень мощные и древние. Сердце Нижнего Новгорода – это кремль. Там находится много музеев, и можно погулять по кремлёвской стене. Побывав во всех этих местах, влюбиться в Нижний можно через 15 минут! И всегда будет хотеться вернуться обратно.
— А нет ли сожаления, что город лишился чего-то настоящего, после того, как его обновили к юбилею?
— Нет. Центр, все исторические улицы просто приводят в порядок. А настоящий город остался не с фасадной стороны – и сейчас можно красиво пофоткаться во двориках. И ещё там отжигают уличные художники.
В Нижнем интересная художественная жизнь, в других городах у меня не было настолько ярких выставок, как у нас. Там ежегодно проводится выставка искусств «Арт-мир». Сами жители очень любят посещать её. За неделю на Нижегородскую ярмарку, где она проводится, может прийти 50 тысяч зрителей: люди покупают билет на все пять дней и приходят каждый день.
— У вас есть две дочери. Как изменилось ваше творчество с рождением детей?
— Со своими детьми я поняла, что каждый из нас талантлив. Сейчас некоторые художники пользуются детским трудом. Например, ребёнок начинает рисовать, взрослый доделывает и получается шедевр. Можно пользоваться свободной энергией ребёнка, можно даже на этом паразитировать, но недолго. Начиная лет с 12, дети уже определяют, либо будут рисовать дальше, либо нет. В это время ребёнок начинает быть придирчив к себе, и поэтому он несвободен. Мои дети писали и рисовали прямо с нуля. Раньше я была уверена, что у меня растут офигенные художники. Сейчас я уже поняла, что это не так, и не буду их заставлять. Одна дочь хочет быть врачом, вторая говорит: «Мама, дай мне время, я ещё подумаю».
Я не очень понимаю такую схему: мама молодец, она ребёнка засунет куда надо, и у него всё будет хорошо. Мне известно огромное количество историй, когда папа или мама–художник запихивает своего ребёнка в вуз и этим ему вредит. Дети талантливее! Они могут выбирать сами. Творчество – это же не только рисование, это может быть математика, медицина. Мне кажется, доктор, которому интересно то, что он делает, тоже творческий человек.
Сорок – это новые тридцать
— Сейчас искусственный интеллект нам даёт большие возможности.
— Многие художники сейчас его пытаются использовать. Видела в соцсетях, одна девушка постоянно что-то генерит, придумывает. Получается вроде бы неплохо, но она перестаёт работать сама и во всём полагается на ИИ. У меня подруга однажды решила попробовать сделать визитки с помощью искусственного интеллекта. Но он не справился. Даже в такой минимальной штуке как визитка получилась дрянина!
Я сама для себя искусственный интеллект – каждую минуту прислушиваюсь к себе, куда меня несёт рука. Я уверена, что ИИ не вытеснит художников, настоящее творчество останется.
— А музыка помогает вам в творчестве?
— Вообще нет. Для меня прорывом в творчестве было, когда под моей мастерской открылся коньячный магазин (улыбается). Было очень смешно, друзья даже начали переживать, что я сопьюсь. У меня получилась потрясная алкогольная серия работ! Но я прикинула, что если всегда полагаться только на это, картины будут неосознанные. Сейчас я всё делаю на чистых щах.
— В одном из интервью вы сказали, что в вашем творчестве многое изменилось после сорока лет. Так ли это?
— Мои сорок – по ощущениям тридцать. Есть мнение, что если художник к тридцати пяти годам не состоялся, он потом не состоится. Это глупости. Мои матры не «раскрывают» мой возраст. Ты их сделал, и когда тебя рядом с ними нет, никто не поймёт, сколько тебе лет. А если бывает так, что зрители к твоим работам подошли и думают: «Художнику, наверное, лет 45», а тебе 25, это нечестно. Честная работа – это стабильность. Если художник что-то сделал, был интересен зрителям полгода, а потом пропал, это были нечестные вещи. Возможно, он что-то подсмотрел, с этим рванул, а потом перестал делать, значит, он этого не пережил сам. Я всё проживаю. Иногда открываю свои старые папки, думаю: «Какой ужас!». Потом понимаю, что если я так думаю, значит, есть рост. Вот когда я начну говорить: «Какая я крутая, все работы у меня зачётные», это значит деменция, здрасьте.
Фото Веры Колесовой и Евгении Гольцевой
