Катя Сим: «Поэзия – это конференция по селекции растений. Она не монетизируется!»
«Вконтексте»: продолжаем рассказывать об интересных людях и событиях, связанных с литературой. Это совместный проект ульяновской библиотеки №8 и сайта Darykova.Ru. С этим интервью мы выходим на более широкий уровень, ведь его героиня — самарский автор Катя Сим — с Ульяновском никак не связана. Хотя побывала в нашем городе однажды, по приглашению сотрудников библиотеки №8. Нам интересно расширять границы и доказывать, что современное искусство может быть понятно людям, вне зависимости от их территориальной привязки.
С Катей мы общались виртуально. В этом, наверное, и есть хорошая сторона пандемии: отдаляясь от тех, кто рядом, можно стать ближе к тем, кто далеко. То есть, где находится человек, уже неважно. Ты можешь видеть его и говорить с ним, как будто он — на расстоянии вытянутой руки.
Однако, если для написания текста это возможно, то с фотографиями так не выйдет (хоть мы и рассказывали, как проводят фотосессии по видеосвязи). На наше счастье, фотограф Мария Цуман всегда живёт на два города, и смогла поснимать Катю в её родной Самаре. Как всегда у Маши, портреты получились очень атмосферными, а героиня на них — естественной, немного застенчивой, но при этом очень яркой.
«Дно поэзии» — это не самокритика
— Начну с вопроса в лоб: кому нужна современная поэзия? Насколько она сейчас востребована?
— Для меня вопрос востребованности таких вещей, которые по пирамиде Маслоу выходят за пределы основных потребностей и статусности, не стоит. Естественно, поэзия нужна для поэтов и для читающих людей. Поэты пишут стихи для поэтов, тем самым они развивают лит-сообщество – и это хорошо. Нужна поэзия, которая работает не только на обслуживание эмоциональных интересов читателя. Нужна для исследования мира — а для этого ей необходимо работать на границах, с помощью всех доступных средств познания. Например, консолидироваться с философией, визуальными практиками.
— Я знаю, что некоторые современные поэты, например, Вера Полозкова, неплохо монетизируют своё творчество. Для вас возможно выступление со стихами со сцены?
— Мне интересна совершенно другая поэзия, как на референтный ряд я смотрю на тусовку Дмитрия Кузьмина (известный российский поэт, литературовед, издатель, переводчик, активный участник гей-движения, согласно данным «Википедии», — прим. ред.). Выделяю практики «Нижегородской волны», Уральской поэтической школы. А выступать со сцены интереснее на лит-фестивалях. Это немного другое. Мы же не будем сравнивать масс-культовый продукт с огромными посещениями и бюджетами с классическим или арт-роковым концертом (хотя и там нужно платить за билет) и конференцию по художественной селекции растений? Мне кажется, что современная поэзия – это конференция по селекции растений. Она не монетизируется! Зато можно сделать выставку. Полозкова — интересный поэт, но она выбрала такую нишу, которая может быть монетизирована. Другая ниша — не может. Это ни хорошо, ни плохо, просто по-разному.
— Тогда что приносит вам доход? У вас же есть какая-то работа?
— Работа в фотосалоне, занимаюсь фотографией, делаю ретушь, обрабатываю снимки.
— Расскажите, что такое проект «Дно поэзии».
— Сейчас мы, к сожалению, немножко затихли, потому что в режиме самоизоляции это делать не так удобно и не так интересно — проект рассчитан на оффлайн. «Дно поэзии» — реакционный формат, объединяющий самые разные микропроекты. Начиналось всё с вездесущих разборов текстов, которые сейчас стали более актуальным форматом «разговоров». В рамках «Дна» в 2017-2018 выпускали серии самиздата, например, «Стихи про Кирилла» — довольно большой набор открыток и книжку, в которой собраны тексты про определённую личность, самарского поэта Кирилла Миронова. Оказалось, что у многих самарских пишущих этот персонаж фигурирует в текстах.
Также «Дно поэзии» устраивает вечера авторам из других городов. Этой осенью прошла выставка в саратовским баре (вместе с чтениями) «Никакая волна» — фотографии самарских акторов (поэтов, художников, фотографов и так далее) с цитатами из текстов саратовцев. Важно было установить прямую, аналоговую коммуникацию между региональными средами. У «Дна» нет официального состава, есть люди, которые участвуют в интересующих их на данный момент проектах. Так как «Дно» старается быть нарочито оффлайновым – в основном это, конечно, самарцы.
— Но, насколько я понимаю, ваш проект Самарой не ограничивается?
— Изначально «Дно поэзии» делалось, чтобы обратить внимание федеральной лит-среды на молодых самарских поэтов. Проект направлен и на внутреннюю работу, вывод самарского автора из регионального сознания. Иногда нужно убрать эту Волгу, чтобы дальше писать и развиваться. Например, мы какое-то время назад собрались и выдали целую подборку текстов на «Полутонах» («Полутона» — литературный портал, публикующий современную поэзию, короткую прозу, живопись и фотографии – прим. ред.). Вот такими вещами мы и занимаемся, маленькими, но важными.
— Вокруг проекта сложилась какая-то группа? Есть ли в Самаре поэтическое сообщество, или вы себя рассматриваете в общероссийском формате?
— Не могу говорить за участников «Дна поэзии», но себя я считаю самарской авторкой. Да, у нас есть несколько кардинально разных поэтических сообществ, и все они перетекают друг в друга. Так сложилось исторически. Самым классным я считаю сообщество, которое стоит выше регионального, его можно назвать международным. Это базирующийся в Самаре «Цирк «Олимп» («Цирк «Олимп» — периодическое издание в формате «толстой» газеты с журнальной вёрсткой, посвящённое актуальному искусству (прежде всего, литературе). Вестник издавался в Самаре с ноября 1995 года до августовского дефолта 1998 года, в 2011 году был возрождён в виде периодического сетевого издания – прим. ред.). Это портал, который создали Виталий Лехциер, Ирина Саморукова, Сергей Лейбград. «Олимп» — реперная точка, объединение тех авторов, на которых стоит ориентироваться. Это профессиональный цех, который старается быть максимально инновационным. Недавно у них вышел номер, представляющий молодую самарскую поэзию — а это, в том числе, открывает авторам возможность посмотреть на свои тексты без давления регионального поля.
Я поддерживаю социалистический феминизм
— Вы сказали слово «авторка», значит, придерживаетесь актуального тренда использовать феминитивы. Вы каким-то образом поддерживаете феминизм?
— Да, стараюсь. Я поддерживаю не либеральный феминизм, а социалистический. Считаю, что угнетение женщин – это частный случай капиталистического угнетения. Но в моих текстах, скорее всего, это не отражается.
— Тема феминитивов сейчас очень актуальна. Мы недавно общались с «ночным мэром» Ульяновска Пашей Андреевым, и он мне подробно рассказал, как и в каких случаях он эти слова использует. В провинции это пока вызывает шоковый эффект. Вы же поддерживаете не только словами. Я знаю, что вы участвовали в пикете в поддержку Юлии Цветковой (российская художница и активистка из Комсомольска-на-Амуре, организатор фестиваля активистского искусства «Цвета Шафрана», создательница проекта «Женщина не кукла», руководительница театральной студии «Мерак». 11 февраля 2020 года признана политзаключённой, находится под домашним арестом — прим. ред.)…
— К сожалению, я достаточно инертный человек, и не так давно начала включаться в контекст. Поэты же у нас или на передовой, или отсиживаются по домам. Сейчас отсиживаться нельзя. Молчать уже нельзя. Большого опыта у меня нет, но я хотя бы посильно стараюсь поддерживать конструктивные оппозиционные дискурсы. В случае с Юлией Цветковой я вышла на одиночный пикет. Это чуть ли не единственный оставшийся законный способ трансляции другого взгляда на происходящее с нашими коллегами по цеху. Но, конечно, этого мало. Многие поддерживали и поддерживают Юлию, помимо пикетов и акций (мощных и совсем не безопасных), поэтическими текстами, в том числе ф-письмом. Есть тысячи путей языка говорить об происходящем, и мне кажется, что ф-письмо — едва ли не лучшее, что случилось с поэзией и обществом. Однако печально, что политическое высказывание становится поэтическим текстом тогда, когда мы политически бессильны в других областях. Хотя и творческий цех не един в своем ощущении контекста. Вроде бы люди, работающие с такой материей, должны быть более чуткими, но у нас такой пасторальный застой случился, когда даже с очень умными людьми порой не получается говорить о том, например, как относиться к женщине в поэзии.
— А в поэзии есть какое-то разделение на мужчин и женщин?
— Для меня этого разделения нет. Я его не поддерживаю, считаю, что это шаг к позитивной дискриминации и ограничение поля возможностей, куда может дотянуться письмо.
Из современных поэтов я читаю всех тех, с кем пытаюсь пить
— Сами много стараетесь читать? Что из последнего запомнилось?
— Из последнего — перечитываю книгу Ильи Кукулина «Прорыв к невозможной связи». Книга вышла в прошлом году. В ней — статьи о русской неподцензурной поэзии. Я всем советую её прочитать, потому что она обрисовывает круг авторов, которые во многом определили лицо современной поэзии. Собрать такие статьи – большой труд. У нас не так много подобных книг.
— Кого из современных или уже ушедших поэтов вы считаете кумирами?
— Мне кажется, это гигантский пласт поэтов. Я могу назвать только нескольких, которых все и так знают, — Ян Сатуновский, Дмитрий Пригов, Аркадий Драгомощенко. Мне нравится Арсений Тарковский, отец режиссёра Андрея Тарковского. Очень талантливыми считаю тексты покойного самарского автора Андрея Темникова. Из современных поэтов я читаю всех тех, с кем пытаюсь пить, и мне это нравится (улыбается). Например, чудесного саратовского Михаила Богатова или Дарью Муранову из Тольятти. Из недоступных — слежу за публикациями Оксаны Васякиной и Галины Рымбу, Виталия Лехциера — с одной стороны, с другой — за текстами Евгении Сусловой, Карины Лукьяновой Александра Уланова, Александра Фролова. Также интересны мне авторы третьего эшелона — если с музыкой сравнивать, — это региональные авторы, которых, возможно, не опубликуют в масштабных изданиях, но которые активно участвуют в фестивалях. Или просто по барам читают. Такие фестивальные авторы.
Сторож асфальта. Искала собаку – талоснежную шерсть Накормить, вычесать, дать имя Элоиза - ты будешь пикетирующим деревом Над тобой мы кружимся, как мухи над мыслью о переселении душ Не касаясь ствола поводком. Потом сядем в маршрутку До посёлка. Привязала в подъезде единственной пятиэтажки У неё нет воды, у меня есть колики в голове Сколько в тебе любви На каменные варежки Элоиза, уйди, Главное – чтобы ушла Элоиза И без лая Прочитать «Это коснётся каждого». (Катя Сим)
У нас ничего больше нет, кроме быта
— Самара вас устраивает? Уезжать из неё не хочется?
— Самара – замечательный город. Мне ещё пара городов нравится, но пока я в Самаре. Долгое время смотрела на Нижний Новгород — с грустным пониманием, что Самаре по многим причинам далеко до такого развитого литературного поля. В Самаре уютно писать. С одной стороны, это плюс, с другой, минус. Здесь очень сильно давление регионального сознания — как раз из-за отсутствия собственного фестиваля, периодических изданий кроме «Цирка «Олимп», сформировавшегося круга поэтов при университетах, как сложилось в Нижнем или Саратове. У нас, конечно, есть кураторы, кто занимается поэтическими событиями, но это не устойчивый круг, если можно так выразиться. Под региональностью я подразумеваю то, что всегда будет немного неактуально и самостийно. Но не всегда это плохо. Самое нехорошее в региональном самоощущении – чувство «эпсилона», младшего брата, когда предел и действия, и разговора – пятая буква.
— У меня есть приятельница из Самары, Наталья Фомина. Она работает не в поэзии, а в прозе, под псевдонимом Наталья Апрелева. Мне нравится читать её бытовые зарисовки, сейчас она активно публикует их в фейсбуке. И мне самой всегда интересно, где она берёт этих людей. Насколько реальный быт, реальная жизнь влияет на вдохновение, на создание произведений?
— Это определяющий фактор. Ведь у нас больше ничего нет, кроме бытовой жизни. Всё остальное будет симулякром симулякра симулякра симулякра. Мы только о своём представлении можем писать, и оно, безусловно, влияет и не может не влиять. Несмотря на то, что есть интернет, я считаю, что можно говорить о поэзии самарской, ульяновской, московской. Мы выходим на улицу: небо одно, солнышко другое, дороги третьи… Другое дело — каким идти путём языка.
— Есть какие-то любимые места в Самаре, места силы, куда любите приходить?
— Дома люблю находиться. Как у Бродского – «Не выходи из комнаты». Особенно актуально в коронавирус.
— Самоизоляция не была для вас проблемой?
— Нет, ни капельки! В библиотеку нашу самарскую люблю ходить. Я туда чай пить хожу, место, конечно, культовое. Раньше там даже Юрий Орлицкий работал, один из известнейших исследователей верлибра в России, он сейчас проводит фестиваль верлибра. К сожалению, я видела его вживую только один раз, когда приезжала выступать на фестивале. Также у нас работает потрясающий автор Галина Ермошина, поэт, переводчик, автор «вавилоновского» поколения. В библиотеке много мероприятий проводится. В соседнем Саратове, насколько я знаю, библиотеки не дружат с поэтами, а в Самаре это есть. В галерею с выступлением прийти сложнее, чем в библиотеку.
— Философ и литератор Михаил Богатов мне рассказывал, что в Саратове больше сотрудничают с ресторанами, барами. Поэты там больше базируются, а не в библиотеках. И в Ульяновске с недавних пор начали проводить спектакли и поэтические вечера в ресторанах. У вас так делают?
— В Самаре такое есть, но сейчас этим, в основном, занимаются молодые ребята. Молодые — не по возрасту, а, как говорят, «молодой автор шестидесяти лет» (улыбается). Например, такие перфомативные вещи делает «Поэтическая мастерская». Они ставят концерты в разных необычных местах, их у нас все ругают, но, мне кажется, всё нормально. Поэзия, на мой взгляд, — не какое-то привилегированное занятие, пусть ей занимается побольше людей, может, больше станет и профессиональных читателей. А свободные микрофоны проходят в Zombie Bar, это, пожалуй, единственные мероприятия подобного формата в Самаре. Их организует Валентин Воробьёв, очень любопытный персонаж, хотя к поэтам он себя не относит. Раньше у нас был бар «Белый пёс», к сожалению, сейчас его закрыли. Там свои мероприятия проводил Андрей Савкин, один из кураторов «средней самарской волны».
— Вы побывали в Ульяновске два года назад. Какие впечатления остались от города?
— Однажды читала на одном из праздников, который проходил на площади Ленина. В Ульяновске нас потрясающе встретили. Выступать на площади с текстами, которые в целом предполагают камерное прочтение, достаточно сложно. Но люди слушали нас очень отзывчиво, и организация была отличная. В Самаре есть тренд на скоростную подготовку вечеров и встреч, но порой это оборачивается многочисленными сбоями. А вы в Ульяновске всё делаете обстоятельно и качественно. Вас, мне кажется, ещё не настолько коснулись быстрые коммуникации. И это здорово. А после выступления мы долго гуляли, смотрели на Волгу, все памятники пересмотрели. Хорошо помню тучи лошадей на площади и выставку пожарной техники, ветряные мельницы на другом берегу и как бесплатно в кафе угостили свиными рёбрышками.
Мне нравится работать со сновидческими темами
— Видела у вас своеобразные работы в формате видеоарта, на стыке визуального и словесного. Расскажите, пожалуйста, как такие работы рождаются.
— Работа «Общество защиты химер» появилась, когда я пыталась зафиксировать сон. Мне нравится работать со сновидческими темами. Но стояла задача передать это не только текстом. Мне кажется, что у нас текст слишком на текст заточен, если уместна такая тавтология, все остальные формы фиксации он зачастую просто игнорирует. Это не то, чтобы неправильно, но пора переходить к другим инструментам. Текст писался частично как коллажный, частично — как дублирующий иллюстрации, как бас дублирует и подчёркивает основную мелодическую партию.
— А сны свои запоминаете?
— Конечно, это рабочий материал, так проще вытаскивать подсознательные вещи, слушать другую сторону тела. Но отчасти это похоже на сюжеты, предлагаемые нейропоэтами. Возможности нейропоэзии меня пугали, пока не попробовала использовать их в пред-письме. Мне показалось, что нейропоэт, казалось бы, генерируя абсурдистские сюжеты, как ни странно, стремиться сделать текст чем-то цельным и нарративным, и это письмо совсем другого рода.
— Есть в планах какие-нибудь эксперименты на стыке искусств?
— Да, сейчас как раз сижу, делаю мультфильм на текст одного нижегородского автора. Я стараюсь развиваться в визуальном, потому что, на мой взгляд, концепт не оправдывает незнания. Например, часто бывает: хороший текст с видеопоэзией, но там плохое освещение, плохие шрифты. И в итоге всё воспринимается как дилетантская работа, пускай для поэзии это будет принципиально новым. Мне кажется, если подключаешь свой текст к другим видам искусства, нужно если не быть профессионалом, то хотя бы ознакомиться с базовыми принципами. Например, подумать, стоит ли использовать Times New Roman везде, где только можно. Хотя, может быть, и можно — как кровь-любовь. Можно, но если только ты знаешь зачем.
Я буду упорно и тихо объяснять, если нужно, сто раз…
— У нас на сайте одна из наиболее популярных тем — домашнее насилие. Как с вашей точки зрения, насколько это острая тема и как её нужно раскрывать, чтобы люди об этом знали?
— Для меня это достаточно личный вопрос. С насилием я сталкивалась в детстве — со стороны посторонних людей, сталкивалась достаточно. Мне кажется, об этом наконец-то нужно говорить. Эта тема всегда будет резонансной. Другое дело, не смогу поддержать метод говорить об этом совершенно резко, потому что не у всех одинаковый порог вхождения в этот вопрос. Часть фемсообщества разделяет позицию, что некоторым мужчинам, которые не приемлют феминитивы, которые считают нормой насилие над женщиной, объяснять ничего не стоит. Пусть сами ищут.
Я буду упорно тихо объяснять, если надо. С этим нужно работать и работать вместе — с теми, кто готов осознать своё насилие. Я пока ещё в состоянии в это верить. Но есть и тысячи ситуаций, когда разговор невозможен. Травмированная женщина имеет право защищаться, нападать, говорить и молчать. Насильник не имеет права оправдываться. Нет ни сил, ни смысла говорить за чашкой чая с теми, кто может быть опасен. Но, возможно, я сейчас транслирую неправильные вещи.
— Сложно определить, что считать насилием: если тебя оскорбили на словах, нужно ли это считать насилием, или оно бывает только физическим?
— Я как человек с ОКР (обсессивно-компульсивное расстройство — психическое расстройство, при котором у человека непроизвольно появляются навязчивые, мешающие или пугающие мысли — прим. ред.) и биполярным расстройством (психическое заболевание, при котором чередуются состояния эмоциональной возбудимости и депрессии — прим. ред.) думаю, что слова способны на многое. Когда меня в школе кто-то оскорблял, меня срывало в неконтролируемую агрессию, я могла (да и сейчас случается) покусать, ударить чем угодно и почти этого не помнить. Конечно же, в такой ситуации над собой приходится постоянно работать, потому что мы живём не в мире розовых пони. Но и оскорбления ни в коем случае нельзя поощрять.
— То есть у вас есть диагнозы, и вы с ними живёте?
— Да, живу. Раньше я не хотела об этом говорить: сначала стеснялась, а потом это стало модно и всяческие расстройства находили у себя многие. Потом я поняла, что это не мода, а просто люди наконец-то стали об этом говорить. Так же, как о феминитивах сказать, что это мода. Мы спокойно говорим о таких вещах, и это здорово тем, что кому-то может помочь. Раньше было сложнее найти информацию о своих заболеваниях, что, мне кажется, во многом повлияло на формирование полярных к ним отношений — маргинализации и романтизации. А сейчас мы можем лучше понимать себя и других.
— Диагноз же подразумевает, что вы должны диспансеризацию проходить…
— Случается, и таблетки выдают, и под наблюдением находишься, звонят периодически, справляются – как здоровье. Ничего страшного, на самом деле. Я думаю, что без ног жить страшнее. Я считаю себя обычным человеком, потому что подобные диагнозы — очень обычная штука, они есть практически у каждого второго. У кого-то сильнее выражено, у кого-то слабее, а кому-то вообще ломает жизнь. Романтизация таких вещей — нехорошая тенденция. Я имею в виду не проговаривание, не констатацию, а то влияние, когда в литсреде такие заболевания становятся маркером принадлежности к особой творческой касте — без каких-либо попыток с ними иначе работать.
Фонариком просвечиваю лёгкие дедушке Там ночное болото и маленькие звёздочки Из тонированного окна Вырастает торговый центр «Небо» Чайки рассыпались вдоль обрыва из сосен Утят у уточки было девять, а стало Восемь (Катя Сим)* * этот текст Катя написала совсем недавно, когда её дедушка и бабушка один за другим умерли от коронавируса, он посвящается их памяти
Фото Марии Цуман, видео Кати Сим
