Костя Корка: «Кинцуги помогает мне осознать преходящесть мира»
Меня сразу зацепил слоган мастерской Константина Корки: «посуда может жить вечно». Он сам в это свято верит и готов доказывать это тем, кто сомневается. Костя – основатель первой в России мастерской кинцуги, японской традиционной техники ремонта посуды при помощи лака уруси. Посуду и другие хрупкие вещи чинят натуральными и довольно дорогими материалами: кроме лака уруси используется рис, золото, серебро.
Костя начал заниматься кинцуги в 2015 году в Сергиевом Посаде. Сейчас у него есть открытая мастерская в Москве на Пятницкой улице, сюда могут прийти все желающие – чтобы попробовать свои силы в этом древнем искусстве или просто понаблюдать, как работает мастер. Подробнее о тонкостях кинцуги можно узнать на сайте Константина Корки.
— Вы единственный мастер кинцуги в России, или уже появились последователи?
— Тут надо понимать, что подразумевать под словом «единственный». Я считаю, что я один работаю на таком уровне. У меня очень много опыта в кинцуги, поэтому и уровень довольно высокий. С этой стороны меня можно считать единственным.
Вот, например, сегодня мне женщина написала, что ей нужно починить кружку так, чтобы ей можно было пользоваться. Она уже обращалась в другие мастерские, где ей сказали, что после ремонта этой кружкой пользоваться будет нельзя. А я могу сделать так, чтобы кружка вновь служила. Я умею оценивать предметы, у меня есть такое понимание материалов и их сочетания друг с другом, что я смогу спрогнозировать, сколько будет служить предмет, в каком режиме им можно будет пользоваться. К тому же, я могу учесть пожелания людей, и в зависимости от этого починить предмет.
Я предлагаю и декоративный ремонт, и функциональный. А все, кто этим сейчас занимается, останавливается только на декоративном. Оно может держаться, может не держаться, как повезёт, как русская рулетка, рандом полный! А есть функциональный ремонт, который подороже, но предметом потом можно пользоваться, и он точно несколько лет прослужит.
В 2015 году у всех моих знакомых внезапно закончилась разбитая посуда
— Свой проект вы начали развивать с 2015 года. Как он создавался?
— В 2015 году я создал группу «ВКонтакте», через которую начал искать предметы. Просто у всех моих знакомых и окружающих они внезапно закончились! Я их перечинил. С тех пор группа сильно выросла, заказов тоже стало сильно больше. В 2015 году я чинил, в среднем, 1-2 предмета в месяц, а в 2022 году я починил 300 предметов. Получается, почти каждый день по предмету! Постепенно заказов становится больше, идёт органический рост.
— Как это работает технически? Как вам отправляют хрупкие вещи из других городов?
— Люди отправляют через те службы доставки, которые им удобны. Главное здесь – хорошо упаковать, убедиться, что ничего не трясётся и не болтается, не касается стенок коробки. Я тоже отправляю им предметы через «Почту России», через СДЭК, Boxberry, через всё, что угодно. В этом плане – совершенно не важно. В основном заказы идут из Москвы и из Питера, поэтому часто люди сами приезжают или отправляют предмет с курьером.
— Кто чаще всего становится вашим клиентом? Есть ли определенная целевая аудитория?
— Я бы сказал, что в основном обращаются женщины, мне кажется, их примерно 80%. Сейчас уже сложно определить какую-то точную принадлежность, потому что за девять лет было много самых разных клиентов. Одно время мне приносили только чайную посуду и посуду для чайной церемонии. Но с годами специальной чайной посуды остаётся всё меньше. Больше приносят кружек, тарелок, блюдец, чашечек и всего такого. Условно говоря, я перерос чайный сегмент посуды. Всё, что мне приносят, попадает в мастерскую.
— То, что чайной посуды теперь меньше – это хорошо или плохо для вас?
— Это великолепно! Можно поработать на чём-то другом. Все предметы разные, и мне хочется их чинить по-разному. По сути, это вдохновляет меня на поиск новых визуальных средств изображения. Например, сейчас у меня большая серия с цветными лаками и росписью. А традиционные китайские чайники для заваривания – достаточно минималистичны. С ними ничего особо не придумаешь. Ну крышка разбилась на две части – склеил золотом и всё. А когда у тебя роспись на какой-нибудь красивой фарфоровой миске начала 20 века, ты уже начинаешь хотеть на ней чуть другого. И она сама этого требует. Это здорово.
Кто-то хочет сохранить память, а кто-то – сэкономить
— От чего зависит стоимость работы?
— Стоимость традиционно зависит от объёма работы. Всё просто: чем больше объём работы, тем выше стоимость. Если люди хотят получить дистанционную оценку, то нужно измерить длину разлома, измерить сколы, недостающие части, прислать фотографии, и тогда я примерно определю стоимость. Но, на самом деле, навскидку определить сложно. Какие-то нюансы можно учесть только в том случае, если ты смотришь на предмет сам и более того, когда ты собрал его и видишь, через что проходит разлом, оцениваешь его фактуру, понимаешь, насколько всё стыкуется. Если речь идёт о функциональном ремонте, нужно продумывать, как будут выставляться штифты, как будут выставляться каркасы. Когда ты видишь фотографию разобранного предмета, даже вместе с нужными данными, это всего лишь предварительная оценка.
— В связи с разными санкциями и запретами, сложнее стало получать материалы для работы?
— Я все материалы заказываю из Японии. И сложности начались не сейчас, а ещё с пандемии коронавируса. Сейчас всё находится примерно на том же уровне, но у меня уже есть отработанные схемы и маршруты по доставке. Доходит до Москвы дольше, но у меня спешки нет.
— Зачем люди чаще всего приносят посуду?
— Больше всего хотят сберечь воспоминания и продолжить жизнь предмета. Есть часть людей, которые таким образом пытаются сэкономить. Некоторая посуда существует только в единственном экземпляре, а если и есть аналоги, то они зачастую сильно дороже, чем ремонт. Но это редко происходит. Есть коллекционеры, которые понимают, что посуда, отремонтированная с помощью кинцуги, ценнее, чем после реставрационной мастерской. Когда посуду чинит коммерческий реставратор, то вещь просто ставится на полочку, и пользоваться ей нельзя. В моём случае предметы 17-18 века можно брать и использовать в быту. Понятно, что делать это нужно бережно и аккуратно, не мыть в посудомойке, потому что предмету 200-300 лет, но пользоваться им можно. И это делает такие вещи намного круче, чем отремонтированные реставраторами.
Если мы говорим о настолько старых предметах, то их целыми можно найти только в музее, где они никогда не увидят именно бытовое использование. А если мы говорим о предметах в чуть более плохом состоянии, то они всегда с потерями, ручка отбилась, край раскрошился… И как раз при помощи кинцуги вещь можно вернуть обратно в строй.
Когда склейка устанет, нужно перечинивать
— Что для вас лично значит кинцуги?
— Во-первых, это классное занятие, которое мне очень нравится и меня вдохновляет. Во-вторых, это история про преходящесть мира. Даже с высоты своего нынешнего опыта я понимаю, что это же касается и ремонта. Однажды придётся перечинивать то, что ты уже чинил, потому что предмет устанет, склейка тоже устанет, нужно будет его обновить. Ничто не вечно, и ремонт тоже! Это как лечить зубы. Нельзя взять и запломбировать зуб раз и навсегда, всё равно придётся через какое-то время прийти и подновить пломбу. Для меня кинцуги – это больше материальное осознание преходящести мира.
— Сейчас всё больше людей хотят сами или с помощью мастеров ремонтировать ту мебель, которая у них есть, а не покупать новую. Как вы думаете, с чем связан интерес к ремонту вещей?
— Мне кажется это связано с тем, что такой же предмет ты уже не купишь сейчас. Предмет, который был произведён 100 лет назад, был сделан теми руками, теми инструментами и на том уровне осознанности, который тогда был. Не то чтобы те люди были осознанней современных, но тогда изготовление посуды и мебели было значительно дороже, а вещи делались не в таком количестве. Сейчас таких предметов просто не найдёшь. И очень круто, что можно взять тот старый предмет и восстановить его функциональность. Даже неотремонтированный он ценнее, чем то, что продаётся сейчас.
— С какими наиболее редкими или уникальными предметами вам удалось поработать?
— Была серия китайских чаш с раскопок какой-то очень старой династии. Это был интересный опыт. Я в итоге починил, но после того, как я закончил, понял, что сделал это неправильно. И это дало мне толчок по-другому пробовать и настраивать каркасы и всё такое. По сути, от чаши оставалось 40%, а остальное я достраивал.
У меня есть один клиент, который коллекционирует английский фарфор Wedgwood. У него есть вещи 16-17 века невероятно красивые, они крутые. Если посмотреть на эволюцию фабрики Wedgwood, она сейчас такое вообще не делает, и мне кажется, не может уже делать, как раньше. Я не хочу сказать, что раньше было лучше, хотя отчасти это так, просто сейчас условия изменились. Им невыгодно производить ту посуду, которую делали тогда специально для членов королевской семьи, дюков и прочих сильно богатых людей. У Wedgwood не было массового производства. Массовое производство убило детальный подход к каждой вещи.
Какие-то ещё скульптуры современных художников ко мне попадали. Я считаю, что чинить можно всё, после этого все предметы, даже современные, так или иначе, становятся особенными.
— Если говорить о современных художниках, получаете ли вы потом обратную связь от авторов? Например, я знаю, вы несколько раз чинили вазы бренда «ВАЗАНЕВАЗА» Екатерины Матвеевой. Как она отнеслась к предметам после починки?
— Обычно всё то, что я чиню, нравится. Это касается и Екатерины. Я получаю большой отклик от разных авторов. Я всегда стараюсь показать свой результат людям, которые это делали, где-то их отметить. И все они обычно в полном восторге. Это касается не только наших отечественных мастеров, но и зарубежных тоже. Как-то я чинил японскую чашу, её автор был очень доволен моей работой, о чём мне сразу же сообщил.
— Не было ли риска, что вам принесли ценный предмет, похищенный из музея, например? Проверяете ли вы это?
— Нет, я об этом не задумываюсь. Я сначала рассматриваю, что это не вещь, а просто кусочки. А из музея кусочки обычно не крадут, если и похищают, то что-то отреставрированное. Если появятся черепки – это, скорее, что-то археологическое, может быть, даже античное. Буду теперь спрашивать: «Вы не украли этот предмет?». И мне, конечно, будут отвечать: «Нет» (улыбается).
Рассматриваю мастерскую как возможность пообщаться
— Что вам даёт мастерская?
— Здорово, когда можно разделять дом и работу. Очень долгое время у меня было так: дом = работа. Я работал дома. Сейчас это отдельное помещение, где можно оставить беспорядок, где можно бросить работу на каком-то этапе и вернуться к ней позднее, когда от неё отдохнёшь. Можно завалить всё хламом, чтобы были кучи посуды везде. Дома так не получится.
Открытая мастерская мне интересна с точки зрения общения с людьми. Важно и передавать свой опыт, потому что так много посуды, которую можно починить, что её хватит на всех (улыбается). В какой-то момент я понял, что просто сижу целый год наедине с посудой, мне не хватало общения, и я открыл мастерскую. Работа у меня кропотливая и довольно напряжённая, и только так я могу найти тех, с кем мне интересно общаться.
— А какие люди приходят в мастерскую?
— Абсолютно всякие. И молодёжь, и люди в возрасте, и те, кто занимается керамикой, и те, кто занимается банковским делом. Мне кажется, большая часть людей рассматривает это как хобби, как необычное занятие, позволяющее уйти от ежедневной рутины. Часть людей хочет научиться делать всё самостоятельно. Определённого портрета посетителя открытой мастерской у меня нет. Но большинство из тех, кто приходит, это девушки и женщины. Сейчас у меня только два ученика-мужчины.
Я всегда выбираю – чинить посуду
— Кто вам помогает делать визуал (фото, видео, сайт)?
— Фотографирую всё я сам, сайт мне сделал мой друг и однокурсник Владимир, а видео делает девочка Ксения из Абакана. То есть я делаю красивые картинки, а они с ними дальше работают. У меня на остальное нет ни времени, ни сил. С картинками тоже нелегко получается, их так много, что я не успеваю их выкладывать в соцсети и обновлять актуальное. Например, я сейчас пощу фотографии из марта этого года. Серию с цветными лаками, о которой я раньше сказал, я ещё не успел выложить. На многое у меня просто не хватает времени, приходится выбирать: посуду починить или фотографии сделать. И я всегда выбираю – чинить посуду.
— Насколько для вас важны соцсети? Как вы продвигаете свой бизнес?
— Всё началось с группы в ВК, потом появились и другие платформы. Сейчас я активно развиваю телеграм-канал. Соцсети помогают мне показать, что я делаю. Сейчас это самый доступный способ. Многие меня спрашивают, как будет выглядеть их вещь после ремонта. Я их направляю в группу ВК, там есть 500 фотографий готовых предметов: ваш будет выглядеть примерно так же. Я рассматриваю эту группу как своеобразный каталог и компендиум (сборник) знаний по кинцуги. Там есть фото наиболее красивых и интересных для меня ремонтов и сборник статей и материалов по этой теме. В телеграм-канале больше публикую фотографии моментов, которые сейчас происходят, рассказываю, что делается в мастерской. Всё это я веду самостоятельно.
— Вы регулярно проводите новогодние конкурсы, когда вы чините вещь бесплатно за интересную историю. Как появился этот интерактивный конкурс для подписчиков?
— Этот конкурс появился с первого года, когда я начал заниматься кинцуги. Я решил его создать как отрицание того, что я видел многочисленные конкурсы такого типа: сделай репост, поставь лайк, подпишись и всё… Мне такие конкурсы не нравятся. Я считаю: хотите что-то получить – поработайте (улыбается). И это всё здорово ложится на суть кинцуги: иногда истории настолько трогательные, что мне хочется просто взять и бесплатно починить предмет, чтобы люди им дальше пользовались.
Мне интересно про истории, потому что в этом основной смысл кинцуги. Я стараюсь просить, чтобы люди рассказывали истории о предмете. Это делают не всегда, а на новогодний конкурс точно все пишут.
— Какая история вам больше всего запомнилась?
— Пару лет назад была очень мощная история про шкатулку из мыльного камня, которую отец хозяйки привёз из командировки во Вьетнам. Настолько она была мощная, что на следующий год никто не победил (улыбается). На её фоне все остальные истории меркли. В прошлом году кто-то победил, но люди так и не собрались отправить мне предмет. Меня это немножко расстраивает.
История про шкатулку из мыльного камня
«Папа, будучи инженером-конструктором, постоянно ездил по командировкам, представляя и устанавливая новые изделия завода. Я плохо знаю всю его географию, но хорошо помню это радостное чувство, когда он возвращался. Даже если он приезжал глубокой ночью, мама будила нас с сестрой, и мы всей семьёй разбирали его сумку. Конечно, нам, маленьким, не терпелось получить свои сувениры. Вот он привез из Вьетнама настоящую пробковую шляпу, и мы все четверо меряем ее по очереди и фотографируемся. Сестра только пришла из школы, даже не успела снять ранец, фотографируется прямо в нём, смеётся, обнимает почему-то меня, а не отца. Мне лет 4-5, я плюшевый барашек с золотыми кудрями в сползающих колготках. Всё это я вспоминаю, глядя на каменно-перламутровую шкатулку, которую папа тоже привёз тогда из Вьетнама.
В эту тяжёлую каменную шкатулку, которую мне бы так хотелось восстановить, мама складывала самые ценные, но вышедшие из строя украшения. Одинокая серёжка, брошь без одной бусинки, кусочки неизвестно как порванных цепочек. Наверно, мама собиралась все это починить, но вещи изящно скрывались с её глаз и из памяти, копились в тайнике и дожидались только моего восхищённого внимания. Открыть, достать, рассмотреть, красиво сложить все обратно. И ещё долго рассматривать на свету, как переливается перламутр на крышке.
Теперь, среди уже моих сундучков, тарелочек и баночек с милыми мелочами, перламутровая сокровищница занимает особое место. Больше она не хранит сломанные замочки или почерневшие без внимания кольца, порванные цепи и безнадёжно одинокие серьги. Наравне с самыми красивыми и драгоценными украшениями, которые когда-то на праздники подарил мне отец, она хранит воспоминания о красивой, счастливой, смеющейся маме, о бегущей домой со всех ног сестре, обнимавшей меня легко и аккуратно, воспоминания о загоревшем, радостном папе, которому не нужно как обычно бежать на работу, а можно весь день провести с нами, раздавая подарки и рассказывая истории о далёких неизвестных краях».
Могу починить всё, но не всё — прямо сейчас
— А вы берёте на переделку те вещи, которые уже пытались починить самостоятельно? Например, мне от бабушки с дедушкой досталась статуэтка. Она давно разбилась, и дедушка пытался склеить её каким-то страшным клеем…
— Да, я беру такие вещи. Клей становится страшным через 50 лет. А до этого он мог быть прозрачным, просто он со временем стареет и выгорает на солнце. У меня сейчас есть такой предмет – большая ваза Meissen, которая была привезена в 1950-х годах из Германии и хранилась в семье дипломата. В какой-то момент она сильно разбилась, её сами склеили, и я потратил месяц на то, чтобы растворить старый клей. Но в целом, всё чинится. Можно вернуться обратно к кусочкам и собрать предмет.
— За что вы точно не возьмётесь?
— Я не возьмусь за гипсовую вещь, потому что гипс сильно пористый и этой техникой чинить его сложно. Такая вещь будет сильно грязниться, и это уже нельзя будет исправить. От некоторых предметов я не то чтобы отказываюсь, но говорю, что пока не знаю, как починить. Это касается тончайших китайских или японских фарфоровых чашечек, у которых толщина, как у яичной скорлупы. Её можно собрать, но если чуть посильнее надавишь, она сразу развалится. Есть такой вариант, что люди хотят функциональный ремонт, а я не пока не умею так починить.
Бывают очень сложные вещи. Например, сейчас у меня есть наградная статуэтка из стекла. И тот, кто её делал, вообще ничего не знал про сопромат, настолько она плохо сделана. Я сначала взялся её чинить, но она в итоге лежит разобранная и даже более разрушенная, чем была. Она состоит из двух длинных и тонких стеклянных листов. Когда начинаешь работать над одним листом, у тебя второй ничем не закреплён и тоже начинает рушиться. Но я не отказываюсь, а пока думаю. Я уверен, что однажды я придумаю, как это сделать. У меня есть такой же чайник, который лежит седьмой год. Я взялся его чинить, но потом понял, что если починю обычным способом, он быстро развалится. Я стал учиться делать скобы. Пока учился, понял, что и скобы не помогут. Сейчас будет новый подход к этому чайнику, посмотрим.
Я бы перефразировал вопрос: я могу починить всё, но не всё – прямо сейчас.
Фото предоставлены Константином Коркой