Марина Шкробова-Верналис. Хозяйка поэтического салона

Неизменный атрибут образа Марины Шкробовой-Верналис — оригинальная шляпка. Их у неё целая коллекция, и к каждому образу она старается подобрать новую. Лондон, Париж, Рим — отовсюду она привозит яркие и оригинальные головные уборы. И шляпка, по словам Марины Альбертовны, делает её ближе к серебряному веку…

Сама Марина Верналис уже давно живёт в Москве, но к Ульяновску испытывает нежные чувства. Ведь именно здесь появился её главный проект, здесь она черпает вдохновение и приезжает отдыхать после самых разных поездок. Вот и сейчас мне удалось застать её в Ульяновске и не спеша пообщаться о самом разном. Это интервью станет продолжением литературной темы, начатой Павлом Солдатовым специально для проекта «ВКонтексте».

— Вы скучаете по Ульяновску? Чего вам больше всего не хватает?

— В Москве нет ульяновской камерности, уюта, тепла, там совсем другая энергетика. Это город деловой, важный, он не верит слезам, он жёсткий, но когда ты его покоряешь искренностью, он становится очень открытым и гостеприимным. Я живу в гармонии и с Москвой, но и с Ульяновском тоже. Я очень часто сюда возвращаюсь, и в этом для меня нет дискомфорта. Ульяновск для меня — город детства, здесь меня многие знают, много родного, близкого, столько всего перечувствовано. Родственная связь с Ульяновском незыблема, а Москва, в которой я живу уже 20 лет, тоже имеет для меня свою историю. Может быть, те высокие требования, которые предъявляет этот город, для меня как новый вызов, новая планка, я ценю возможность «вырастать» в Москве.

Когда я работала в школе в Ульяновске, я в Москву убегала. В Москву, в Петербург, в Европу я ездила на семинары. Я преподавала новый для того времени предмет — граждановедение. Этот курс возник на стыке истории, права, мировой художественной культуры, психологии, социологии… Туда можно было привлечь вообще всю общую эрудицию, потому что этот курс — мировоззренческий. Я часто уезжала учиться, а дети, ученики, ревновали к этому, но одновременно очень ждали, что я привезу что-то новое. И я сама приезжала обновлённая, и рассказывала об Америке, Болгарии, Польше, где училась, о Германии, где выступала… Дети понимали, что я привожу им новую планку, и мне тоже хотелось этому соответствовать.

— В Ульяновске вас больше знают как создателя поэтических салонов. Расскажите об этом проекте: каким он был раньше и каким стал сейчас?

— Сама идея у меня родилась очень давно, когда я пришла работать в школу и стала для себя открывать поэтов серебряного века. Мы в школе не изучали творчество Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, имени Бориса Пастернака не было в школьных учебниках. Из всего серебряного века мы знали Блока, Есенина, конечно, Маяковского, но выборочно. А потом в журналах впервые начали печатать произведения Анны Ахматовой – она была первым поэтом серебряного века, которого я для себя открыла, — и мне хотелось об этом открытии кричать на весь мир. Я начала делать свои поэтические салоны, потому что мне хотелось выйти за грань учебников.

И был мой первый вечер, который состоял из двух частей, и я его проводила для детей и для своих коллег. Детям я этого не навязывала, я просто делилась с ними своей любовью. Форма вечеров тоже была интересна им – мы собирались в маленьком хореографическом классе, где стены зеркальные. Я помню, был сентябрь, я приносила охапку жёлтой листвы, зажигала свечи. И мы в этом романтическом  антураже сидели, я читала стихи, они слушали. Я не объясняла, что такое поэтический салон и как ему соответствовать, они всё сами почувствовали. Скоро дети сами выходили со мной на сцену, и мы читали стихи вместе. После этого началось сотрудничество с талантливым режиссёром, он работал в ульяновском ДК имени 1 мая, и я училась вместе с ним мелодекламации. Он подбирал музыкальный ряд, а я писала сценарий повествования и включала туда стихи.

Потом это вышло за пределы школы, я стала проводить такие вечера для города, выступала на сцене ДК имени 1 мая, ДК «Солнечный», на других площадках. Когда я уехала из Ульяновска, были многие другие города, где я работала в молодёжных программах. Была МХАТовская сцена, на ней я выступала с особым образовательным проектом для старшеклассников и студентов. Он объединял в себе мою диссертацию по гражданскому образованию, мой поэтический салон, тему социального проектирования. И на всех этапах, и в школе, когда я была учителем, а потом заместителем директора по эстетическому воспитанию, и во МХАТе, когда я была организатором образовательного авторского проекта, везде у нас были стихи и музыка. Туда же я всегда приглашала с собой композитора, который на протяжении двух недель был с нами, и в те минуты, когда мы не учились и не работали с мастерами сцены, мы пели. Мы пели в зале у рояля, и я в ненавязчивой обстановке знакомила их со стихами поэтов серебряного века и современников, читала свои стихи.

Для меня этот проект – живой и развивающийся, и на сегодняшний момент он приобретает разные формы. «Поэтический салон Марины Верналис» вырос в такие концерты, которые я провожу на больших сценах, в Доме учёных в Москве на Пречистенке, в Центральном доме журналиста на Арбате, где достаточное количество народу собирается, классический зрительный зал, я к такому формату очень тяготею, потому что мне хотелось бы вернуть моду на стихи и повторить опыт вечеров в Политехническом музее, где выступали поэты. А вместе с тем, есть и другой формат. Например, в Москве я выступаю в арт-ресторане на Житной, 10. Там стоит белый рояль в центре, всегда музыка, свечи, уютная обстановка, маленькие столики. Такая обстановка, когда ты можешь и вместе со всеми побыть, и наедине с собой. Здесь я ближе к зрителю, нет сцены и света, нас разделяющего, а есть пространство, которое рождается из соединения сердечных энергий. На концерте поэтическое слово звучит, как будто на пьедестале.  А здесь, в рамках салона, оно уютное, близкое… Многие мне говорят: «Ты сегодня для меня читала!». И это самый большой комплимент.

Когда я начинала, 35 лет назад, я искала язык, который был бы понятен каждому, моим ученикам и коллегам. И вот этим языком стала поэзия. На дне поэтических строк лежат ценности. Этим поэзия и притягивает, этим она себя делает вне времени. Мы понимаем, что дорожим одним и тем же. Но меня тогда привлекала форма, я ещё не понимала, для чего я стихи в свою жизнь и в жизнь детей пускаю. А сейчас, 35 лет спустя, меня привлекает не только форма. Мне важно, чтобы через стихи звучал голос души — и мой, и того, кто меня слушает. Я это поняла недавно.

Уже больше 20 лет я близко общаюсь с Шалвой Александровичем Амонашвили (советский, грузинский и российский педагог, кандидат педагогических наук, доктор психологических наук, разработчик концепции гуманной педагогики, автор многочисленных работ по педагогике — прим. ред.). Когда он начинал свои международные чтения по гуманной педагогике, мы с ним встретились на конкурсе «Учитель года России», где я была в жюри и вела конкурс. Ему понравилось, как я читала стихи. Во время церемонии я учителей объединяла стихами и смыслы, которые они несут детям, тоже переводила в стихи. Шалва Александрович пригласил меня просто прочитать два стихотворения на международных чтениях. Я ему сказала: «Шалва Александрович, а вы мне расскажите, какова тема нынешних педчтений и я подберу смыслы и музыку в стихах!». Я подготовила выступление минут на 15, мы вышли на сцену вместе с Артуром Викторовичем Зарубой (учитель музыки частной школы «Ломоносовская школа», абсолютный победитель конкурса «Учитель года России – 1992», кандидат педагогических наук — прим. ред.), он был за роялем, мне аккомпанировал, а я собрала и стихи поэтов серебряного века, и свои собственные. Всё это было как доклад в стихах. Когда всё завершилось, прозвучали аплодисменты, зал встал. Амонашвили мне потом сказал: «Марина, я даже не знаю, что это было». Это было как приношение собранию, но оно звучало голосом души.

Прошло больше 20 лет, и в прошлом году я побывала у него в усадьбе в Грузии. Я провела там два вечера — один был полностью посвящён серебряному веку, а второй — моим стихам, и его итогом стала моя книга «Стань светом сам!», которую издал Шалва Александрович. Сидим мы с ним, и он мне говорит: «Марина, знаешь, а стихи-то ведь не для стихов». Я спрашиваю: «А для чего?». Он говорит: «Для того, чтобы делать более тонким своё восприятие прекрасного». Поэзия нам помогает утончать наши эмоции, обострять в себе чувство прекрасного. Поэзия воспевает то, что, может быть, обычному глазу не видно.

Я понимаю, что и зрители не всегда приходят за поэтической формой. Они приходят за содержанием, за верой, надеждой, опорой. Поэтому у меня и появился такой псевдоним — Верналис. Вера, Надежда, Любовь и София. Он включает всё то, что мне хочется принести людям на моих вечерах, дать ту опору, которую каждый в жизни ищет.

Сейчас многие считают, что время у нас непоэтическое, вроде как не до стихов. Но получается, что в такие времена, когда философский вопрос «быть или не быть?» означает быть или не быть нашей душе. В этом случае поэзия сейчас — самый нужный ресурс, которым мы располагаем, просто не все имеют привычку открывать книгу и читать или слушать стихи.

Вот такая произошла трансформация проекта, и сейчас, 35 лет спустя, я могу сказать, что у меня вопросов больше, чем было вначале. Тогда мне было всё понятно: вот я открыла Ахматову, потом Цветаеву. Конечно, оставались Есенин, и Блок, и Маяковский. Не было Пастернака, он, наверное, пришёл тридцать лет спустя. А потом появились Игорь Северянин, Николай Гумилёв… Так, наверное, шло и моё созревание. Важно делиться только тем, что ты любишь, что прочувствовано тобой и через твоё сердце вынянчено. Тогда это воспримут.

А если мной не был открыт Северянин, я его стихи не могла дать слушателям. Хотя у меня была такая история: когда я ещё в Ульяновске пыталась попасть в Союз писателей, меня не приняли. Меня спросили: «Кто ваш любимый поэт?». Я ответила: «Пушкин». И товарищ, который со мной беседовал, видимо, решил, что я никого, кроме Пушкина, не знаю, но в рецензии написал, что я списываю стихи у Северянина. Но я тогда ещё даже не читала его! Прошло много десятилетий, и Северянин лёг мне на душу, его импозантность, эпатажность, его скрытый юмор стал мне близок. Нужно было прожить эти тридцать лет, чтобы подойти к Северянину, к Пастернаку, и совершенно по-другому читать Ахматову, Цветаеву, Блока, Есенина и Маяковского. Я, когда веду городской московский детский конкурс, участникам говорю: «Выбирайте такие стихи, чтобы вам поверили, чтобы они соответствовали и вашему возрасту, и жизненному опыту». На всех выступлениях мне хочется атмосферы истинности, я хочу отдать стихи зрителю так, чтобы можно было их взять.

— Насколько ваш проект меняется с технической стороны? Какие современные методы вы используете для его продвижения, например?

— Что-то я нахожу, а что-то ещё не нашла — это тоже характеризует развитие. В Ульяновске на мои выступления во Дворце книги собирается по 150 человек, и это моя большая гордость. Ведь, в первую очередь, здесь работает «сарафанное радио». Но и социальные сети я активно использую. В своё время, лет 10 назад, мне ученики сказали: «Марина Альбертовна, надо осваивать Facebook, ВКонтакте»… И уже 10 лет я очень плотно работаю во всех социальных сетях, пытаюсь записывать видеоматериал, у меня есть три аудиодиска, один из которых полностью посвящён серебряному веку, а два — моим стихам. Видеосюжеты, которые работают на узнаваемость, дали возможность в социальных сетях эту линию провести.

Но Москва требует целевой, таргетированной рекламы, как сейчас любят выражаться. Это мне предстоит освоить, потому что, несмотря на то, что круг моих слушателей давно сформировался, мне хочется его расширять, звать людей, которые вообще не связаны с поэзией. Я на эту аудиторию выхожу через бизнес-сообщества, деловые клубы. Это отдельная непрестанная работа, благодаря тому, что я в Москве на протяжении 10 лет её делаю, у меня получается находить новых слушателей. Я сама на практике выявила закон, что из всей массы людей, кому отправляются сообщения, приходит не более 10 процентов. Чтобы к тебе пришло сто человек, нужно отправить не менее тысячи приглашений. И сто человек — это ещё очень хороший результат при отсутствии проплаченной рекламы где-то в СМИ.

Но даже когда я работала в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина и возглавляла отдел по развитию у Ирины Александровны Антоновой, мы проводили исследования: как о выставках узнаёт публика. И результат был такой: 60% — это «сарафанное радио». И здесь получается, когда продукт духовный, люди приходят, и, если ты не снижаешь оборотов и продолжаешь качественно это делать, остаются те, кто уже о тебе знает. Теперь уже ко мне приходят семьями, родители и бабушки-дедушки приводят молодое поколение. Приходят молодые пары с маленькими детьми, и когда они все заряжены силой поэзии и особой атмосферой, что-то другое рождается. Это очень здорово!

Теперь мы выступаем вместе с Шалвой Александровичем на его семинарах. И к нему приходит самая благодарная публика, ведь они идут за духовным ростом, они нацелены на это, а поэзия своей мудростью и своей формой, отточенной, изящной, помогает всему этому. У меня получается, что я не отбрасываю образовательные проекты: педагогика и поэзия идут вместе. В этом я вижу синергетическую силу.

— Сзади вас я вижу красивые живописные работы. Это ваши?

— Шесть лет назад такая поэзия случилась, и я теперь пишу картины маслом. У меня уже была первая персональная выставка в Москве, в библиотеке искусств имени Боголюбова. Мне хочется теперь сделать выставку в Ульяновске и повторить её в Москве. Надеюсь, что это получится.

— Расскажите, как вы начали заниматься живописью.

— Художница Алина Оленина и её сестра подарили мне на день рождения урок живописи. Я полгода к ней не шла, думала, что не получится. Я ведь раньше никогда не писала маслом. В школе пробовала оформлять абстрактные полотна и добавляла флористические элементы — засушенные цветы, например. Ведь когда ты работаешь в школе, нужно всегда что-нибудь придумывать. На заре своей молодости я даже несколько картин по фотографиям написала. Первая работа была посвящена багульнику, я увидела, как он расцвёл, это было потрясение. Но картиной это назвать нельзя, потому что это была водоэмульсионка с гуашью на картоне, простенько. А тут — масло. Я полгода боялась. Но потом пришла, и мне понравилось с первого раза, сразу стало получаться. Стала сама пробовать прямо в студии Алины, когда она занималась с другими учениками. Она умеет разложить написание картины на такие простые этапы, что каждый, кто возьмётся это делать, сможет. Алина запрещала мне в себе сомневаться. За три года у меня появилось более 35 больших полотен, с ними я дошла до выставки. Работы в разных жанрах, и среди них семь портретов поэтов серебряного века. На выставке их разместили над камином, и они так гармонично смотрелись, что мне предложили продлить экспозицию на три месяца. Иногда у меня даже заказывают картины, говорят: «Марина Альбертовна, хочется вашей энергетики». Потому что как в стихи, так и в картины человек вкладывает свою энергию. Многие предпочитают, чтобы в доме были именно живые картины, написанные маслом, это живая энергия, которая преобразует всё то, что есть в доме. Это удивительный трансформационный процесс!

— В одном из ваших интервью я прочитала про вашу дружбу с Ириной Маловой, владелицей ульяновского ателье «Кузина Белошвейка». Она была вашей ученицей? Расскажите о других учениках, которыми вы гордитесь.

— Горжусь тем, что мои ученики выросли хорошими людьми. Мне кажется, очень важно, что удалось воспитать тружеников с творческой ноткой. Они нашли себя в своём призвании. Даже те, кто в школе казался нелюдимым, замкнутым, вдруг раскрылся в профессии врача, журналиста или учителя. Я, например, думала, что Серёжа Прозоров станет педагогом. Он поработал и в школе, и в нашем родном вузе (УлГПУ — прим. ред.), а потом стал помощником губернатора, работал в аналитическом отделе правительства региона. Среди моих учеников есть прекрасные учителя, например, Оля Тишина, которая преподаёт английский язык, Оксана Исаева преподает историю и обществознание в школе №74. Очень уважаемый учитель, дети её любят, и мне кажется, она чем-то похожа на меня в молодости… А с Иринкой Маловой у нас много духовного родства. В школе она была настоящим «энерджайзером», ей всё удавалось, она моментально и очень творчески со всем справлялась и доводила начатое до конца. По образованию она тоже историк, моя коллега, но выбрала творческий путь создания бренда женской одежды. Многие переехали в другие города, но всегда приходят на мои концерты. Наша духовная связь не прерывается. У меня был пример, когда я выступала в Словении, и за две минуты до начала в зал заходит моя ученица из Ульяновска с дочкой, которая учится в Лондоне.

— Публика чем-то отличается в России и за границей, в разных городах России?

— Отличается, но это, наверное, связано с территориальными особенностями людей. У меня есть проект для детей Заполярья, который мы делаем вместе с «Норильским никелем». Он называется «Школа городских компетенций». Там мы тоже объединяем разные области, учим тому, чему обычно не учат в школе: краеведению, социальному проектированию, гражданственности. Я провожу и поэтические салоны, которые всегда становятся своеобразным индикатором нашей близости по ценностям. После них нам даже легче разговаривать на все те высокие темы, которые раньше, возможно, обсудить не получалось. Я веду большие ток-шоу, которые соединяют мэров и старшеклассников, депутатов городской думы и школьников. Я помню, мы были в Мончегорске, жили там в гостинице «Лапландия», это настоящий край Снежной королевы. Я читаю стихи на выступлении и не понимаю, глядя на зрителей, нравится им это или нет. Оказывается, там просто такие сдержанные люди! Они не привыкли сразу выражать эмоции. Я их смогла растопить лишь на третий год нашего проекта!

А за рубежом встречает разная публика. Но самые открытые, трепетные зрители — всегда там. Я люблю выступать в русских центрах науки и культуры. На вечера приходят те, кто долго живёт за рубежом и соскучился по России, и те, кто недавно переехал. И плачут там практически все. Может, только потому, что снова слышат русскую речь. Я принципиально всегда читаю на русском. И даже те, кто русского языка не знает, говорят: «Мы всё поняли!».

Хотя несколько лет назад у меня был необычный опыт — я в Германии читала Цветаеву и Ахматову на русском и на немецком. Прочитать Цветаеву на немецком с немецкой интонацией, как меня просили, очень трудно! В антракте же сами зрители просили меня читать на бис по-русски. Видимо, смыслы идут от сердца к сердцу. Этим и сильна культурная дипломатия.

— Расскажите, пожалуйста, про свою коллекцию шляпок.

— Я уже родилась с этой страстью к шляпкам, это прошлые жизни (улыбается)! Я наряжаться любила с детства — мама мне шила наряды, у меня всё было эксклюзивно. Поначалу головных уборов не было, а потом мне хотелось соответствовать серебряному веку, и появились шляпки. Когда в школе нужно было проводить выпускной, мне его хотелось сделать настоящим балом, чтобы девочки пришли в бальных платьях, а мне, как ведущей, нужны были головные уборы. Я в этих шляпках ходила по улицам, и даже дождь не был помехой.

В Ульяновске у меня не было возможности подобрать шляпку, а когда я поехала на гастроли в Германию, то первый отдел, который я увидела в универмаге, был шляпный. Я сказала: «Девочки, я здесь попрошу политического убежища» (улыбается)! Первая шляпка с пёрышками из Германии до сих пор жива и актуальна. И много образов я с её помощью создала. Когда я по обменной программе дипакадемии училась в Лондоне, и там я попала в магазин, где продаются шляпки для скачек. Именно Лондон, а не Париж стал для меня шляпной столицей! Хотя и Париж, и Рим мне свои шляпки подарили. Мне вселенная подбрасывает варианты вдохновения через головные уборы. В Москве я нашла модистку Наташу Борисову, которая училась у Славы Зайцева и знакома с Пьером Карденом, каждый год она участвует в шляпных соревнованиях. Я выхожу в свет и в её шляпках. Шляпа — это особый атрибут, который даёт вдохновение мне и зрителям. Я в ней чувствую себя комфортно, это позволяет мне гармонично переходить из одного века в другой и поэтическое слово отдавать в такой возвышенной атмосфере.

Фото и видео предоставлены Мариной Шкробовой-Верналис